04.1912

— А за что мне его уважать? — хмыкнул Джо бессердечно. — Я его люблю, конечно, потому что он всё-таки мой отец, как ни крути, но… знаешь ли, Лиззи, он раз за разом портил нам жизнь своим… своим неумением понять, что не только его желания существуют на свете. Он где только ни работал, и где только он ни мог бы закрепиться, если бы был чуток поответственнее, но ведь нет же! — Джо сердито стукнул кулаком по палубе. — Не делает он этого, хоть убей. А вот в картишки поиграть или за юбками побегать — самое то, он всегда согласен. Правда, пока у него волосы не отрастут, в Америке ему хоть бабы не светят, на том спасибо, — и Джо мрачно рассмеялся.

— А если бы твой папа был… — Лиззи медленно развернулась к ограждению и вытянула в круг неяркого света ноги, — если бы он был таким же, как все правильные папы… что бы ты тогда делал?

Джо прищурился: лучик солнца, вырвавшийся из-за туч, слепил ему глаза.

— Даже не знаю, — задумчиво сказал он, — па ведь всегда таким был. Как он ни клялся и ни божился бы, он не изменится.

— А ты попробуй представить…

Морщины залегли на лбу Джо, и его глаза потускнели. Он поднёс к губам стиснутый кулак, негромко замычал и откинулся назад. На его лице застыло серьёзнейшее выражение, как будто сейчас он решал судьбу целой нации.

— Ну… — Джо покачал головой. — Ну, думаю, что я ушёл бы в доки насовсем и нанялся бы юнгой на какой-нибудь корабль.

Лиззи даже подскочила. Она не могла усидеть на месте, услышав это признание, и прохладная палуба, на которой она сидела, вдруг показалась ей горячее раскалённой сковороды.

— Правда, что ли?

Джо косо посмотрел на неё.

— А что тут такого?

— Ничего, ничего, только вот… оказывается… я… я того же самого хотела.

Лиззи выставила подбородок и впилась в Джо яростным взглядом. Она раскрыла глаза как можно шире, она не позволяла себе моргать, игнорируя выступившие слёзы, и сопела носом, будто озлобленный бык.

— И если ты будешь смеяться, то я ударю тебя по носу! — агрессивно закончила она.

— Нет, я вовсе не буду смеяться, — Джо, казалось, не был удивлен. — Я чего-то такого от тебя и ждал, кстати.

Лиззи медленно выдохнула. Боевое пламя, горевшее у нее в груди, вдруг странно и глупо застыло, скукожилось, усохло. Не осталось ничего, кроме иссушающего извечного изумления.

— Так… значит… — прошептала она. — Значит… как ты об этом узнал?

Джо рассеянно улыбнулся.

— Я девчонок, злись или нет, не очень люблю, — заговорил он, — от девчонок — одни проблемы. Вот моя старшая сестра натворила дел, и из-за неё нам пришлось из города сбежать. Мы там неплохо жили, к слову. Что соседи не очень любили — это верно, но у нас так везде было. И па даже вроде как работал: половина на половину. Бетти постоянно болеет. То у неё кашель, то у неё насморк, то она встать не может, потому что валится в обморок, и ее работу делаем ма либо я. Девчонки постоянно пугаются, постоянно требуют, чтобы ты их защищал — а мне, знаешь, и хотелось бы защищать, но я могу так мало, что перед ними… стыдно как-то. — Джо покрутил сцепленными в замок пальцами и украдкой глянул на Лиззи. — И когда ты задавлен всеми этими бедами, если на тебя сверху ещё сядет девчонка и зачнет плакать — приятного, ручаюсь, будет мало. Но по тебе видно, Лиззи, что ты ныть не мастачка, и спасибо тебе на этом. Честное слово, по тебе видно… что ты не хочешь вот этого всего. Что ты дальше пойдёшь, чем обычно идут девчонки. Не для тебя такая жизнь, как у твоей сестры или у моей ма.

Лиззи с трудом сглотнула. Холод недоверия боролся в её душе с жаром гордости.

— Вот как? — сказала она. — Мы знакомы всего несколько дней. Какой же ты придумщик…

— Ничего я не придумываю, — озлобленно бросил Джо и закинул ноги на ограждение. Он лежал, глядя в серое недовольное небо, и щурился, как сомлевший кот. — Говорю что думаю. Особенность у меня такая.

— Особенность, — передразнила его Лиззи и тоже, недолго думая, улеглась на палубу рядом.

Солнце совсем утонуло в тучах, ветер загулял над необозримыми водными просторами. «Титаник» сбавил ход и шёл вальяжно, осторожно, преодолевая попутное сопротивление. Палуба под Лиззи чуть заметно покачивалась — если не прислушиваться всем телом, и не заметишь. Было в этой едва ощутимой качке что-то успокаивающее — как будто ласковые материнские руки держали её и мерно, мягко вводили в безбрежное царство сна, где нет ни тревог, ни забот, ни горестей.

— Ты ясновидящий, — сказала Лиззи, — я в них раньше не верила.