04.1912

Мэри тут же покраснела и прижала шаль к себе, как сокровище. Само владение этой шалью сейчас представлялось ей ужаснейшим преступлением.

— Да, я собиралась вернуть мистеру Уайльду его вещи, — сбивчиво заговорила она. — Дело в том, мистер Эндрюс, что… что…

Конструктор одарил её понимающей улыбкой, и буря, вдруг накатившая на неё, утихла сама собой. Мэри умолкла, сдерживая изо всех сил сбивчивое дыхание. Сердце, звонко колотившееся в груди, как будто плавилось.

— Я… — Мэри поникла и неуклюже пробормотала: — Я не знала, как мне снова встретиться с мистером Уайльдом. Я не уверена… что я смогу попасть туда, где он обычно находится.

— Вы правы, — согласился конструктор, — из соображений безопасности пассажиров не пускают на мостик. Офицеры живут в отдельных каютах, у них есть свои места для променада и собственный курительный салон, — всё это Эндрюс произнёс со спокойной гордостью человека, выхваливающего любимое дитя. — Все эти места изолированы от пассажиров.

Мэри неловко повертела в руках шаль.

— Мистер Эндрюс… но ведь вы можете туда попасть? — вдруг осмелев, спросила она. Этот человек вызывал у неё безотчётное доверие.

Конструктор покивал.

— Более того, каждый день я встречаюсь почти со всеми старшими офицерами корабля, — без тени хвастовства сказал он, — конечно, я помогу вам, мисс Джеймс.

Мэри передала ему свою шаль, как бесценное сокровище. Эндрюс принял шаль и завёрнутый в неё бушлат с невозмутимым выражением лица, словно бы он уже не впервые получал и исполнял такие странные просьбы.

— Надо же, как быстро летит время! — прищурившись, он поглядел на солнце. — Уже совсем близок полдень. Пожалуй, я должен идти. Приятно было с вами познакомиться, мисс Джеймс. Не волнуйтесь, я передам мистеру Уайльду вашу… посылку.

Мэри вдруг рванулась вперёд.

— Простите, мистер Эндрюс! Пока не уходите!

Начав работать гувернанткой, Мэри взяла за правило всегда носить с собой записную книжку: это помогало ей планировать не только своё время, но и график занятий Шарлотты. Та была слишком уж взбалмошна и часто забывала о данных самой себе обещаниях, и в обязанности Мэри входило взращивать в девочке педантичность. Вырвав из книжечки листок, Мэри торопливо набросала короткую записку:

«Прошу прощения за доставленные вам неудобства и снова, пользуясь случаем, благодарю за вашу самоотверженность. Возвращаю вам ваши вещи с пожеланием всего наилучшего,

М. Дж. Джеймс»

— Благодарю вас за помощь, — повторила Мэри. Мягко и аккуратно она вложила записку в складки шали. — Вы действительно спасли меня, мистер Эндрюс.

— Моя помощь столь несущественна, что не стоит никаких благодарностей, — степенно возразил конструктор, — разговор с вами, мисс Джеймс, был мне очень приятен. Надеюсь, что мы встретимся в ближайшее время.

— И я, и я надеюсь на это, мистер Эндрюс!

Глядя вслед конструктору, Мэри всё пыталась понять, откуда взялось это магическое тепло у неё в сердце. Конструктор бойко зашагал прочь, с небрежным изяществом держа в одной руке шаль с вещами мистера Уайльда, и его тень поначалу неестественно удлинилась, а затем и вовсе слилась с множеством других теней, срослась, стала единым целым с ними.

Мэри выдохнула. Странно, но теперь ей было куда легче и даже приятнее дышать.

«Мистер Уайльд, — вдруг подумала она и прижала руки к груди. Сердце её призывно трепетало, обливаясь жаром. — Надеюсь, вы ещё обо мне помните. Как хотелось бы, чтобы вы помнили!»

Глава 9. Учитель и его ученица

— Тебе вообще не нужно было это делать, — с осуждением произнёс звонкий мальчишеский голос над головой у Лиззи.

Она тотчас встрепенулась и порывисто повернулась на звук. Проснувшись, она долго без всякой цели бродила по каюте и пыталась собрать разрозненные мысли хоть в какой-нибудь узор — но, старайся не старайся, а выходила лишь абстракция. Мэри благосклонно относилась к новомодным веяниям в искусстве и могла засматриваться на причудливые орнаменты, которые, как сам художник считал, складывались в пейзажи или человеческие лица; на Лиззи это нагоняло глубокую тоску и скуку. Она вообще не любила живопись, а длинные пьесы заставляли ее зевать. Если бы Лиззи Джеймс в руки дали карту, чертёж или атлас, она с энтузиазмом и непоколебимой уверенностью сказала бы, что ей интересны и важны все эти многочисленные условные обозначения, что каждый штрих в штриховке имеет своё значение. Лиззи с удовольствием решила бы уравнение или пронаблюдала, как один раствор, стоит к нему прибавить другой, медленно преображается, бурля, меняя цвет, с выпадением кристаллообразного осадка. Словом, о таких людях, как Лиззи Джеймс, говорили, что они начисто лишены воображения. Именно поэтому Лиззи ненавидела неопределённость и неуверенность — это был мир абстракций, то поле, где Лиззи не имела власти.

— Ты давно тут сидишь? — шёпотом спросила она, обернувшись к мальчишке.