04.1912

— Прости, если можешь, Лиззи, — проронила она так, словно бы её душили.

Лиззи молча повернулась и вышла из разорённой каюты. Дверь хлопнула у неё за спиной, и Мэри снова опустилась в кресло, как подкошенная, закрывая лицо руками. Поскольку в каюте никого не было, никто не догадался бы, что она рыдает вслух, хотя, казалось бы, она давно разучилась это делать.

Глава 18. Самое нужное

— Она всегда мне лгала, — тихо сказала Лиззи и задумчиво провела ногтем вдоль царапины на ладони. — Она отправила нашу маму в сумасшедший дом!

— Ты же слышала, как всё было на самом деле, — возразил Джо, — тут было уже ничего не поправить.

— Она лжёт! Она лжёт! — яростно возразила Лиззи. Ветер путал и трепал её волосы. — Она лжёт!

Джо промолчал. Отзвуки горестных, усталых и тяжёлых слов Мэри похоронным боем отзывались у него в душе, и ему казалось, что это о его родных шла речь, что его мать сошла с ума, что он остался совсем один, заброшенный в незнакомый мир, где нужно было выживать.

— Ведь это сумасшедший дом… — с болью простонала Лиззи. — Моя мама не такая! Она не могла сойти с ума!

Джо по-прежнему молчал. Холодный ветер, спускавшийся с ясного голубого неба, выстужал алые краски у Лиззи на вспотевшем лбу и на щеках. На прогулочной палубе почти никого не было, если не считать двух стариков в пальто, которые неторопливо вышагивали в тени и вели светскую беседу. Лиззи взвыла и вцепилась себе в волосы.

— Моя мама не сумасшедшая. Моя мама не могла сойти с ума, да, Джо? Джо! Скажи хоть что-нибудь!

— Ты ведь хочешь, чтобы я согласился с тобой, — негромко промолвил Джо.

— Да! — в голосе Лиззи звучал сердитый надрыв. — Значит, соглашайся!

— Извини, — Джо покачал головой, — никак не могу.

— Почему?

— Потому что я так не думаю. Ты ведь слышала, что сказала Мэри. В жизни могут произойти любые беды.

Лиззи порывисто зашагала прочь от него. Она почти добралась до большого теневого прямоугольника, внутри которого прогуливались пожилые джентльмены, как вдруг передумала, повернулась и снова заспешила к Джо.

— Мэри врёт! — бросила она Джо в лицо. — Мэри ничего не понимает!

— Тут не только Мэри так думает, — сказал Джо спокойно, — я тоже. Любые беды возможны, Лиззи, и говорить что-то вроде: «Со мной этого никогда не случится», — попросту глупо, ведь ты не можешь сказать даже, что с тобой произойдёт завтра.

— Завтра мы будем плыть, — сердито гаркнула Лиззи, — послезавтра тоже, а потом приплывём в Америку, и я… я не знаю, что я буду делать потом, но жить с Мэри я больше не хочу и не буду, я уйду с тобой вместе, на корабль, работать, куда угодно, но только не к ней и не к мисс Мэйд! Мисс Мэйд тоже обо всём знала, но она мне ничего не сказала, она даже не намекнула, а она могла бы, но она… она молчала, а всё из-за Мэри!

— Лиззи, — негромко сказал Джо, — неправильно это.

— Неужели правильно было лгать мне? — отчаянно взвизгнула Лиззи.

Джо уныло покачал головой.

— По правде говоря, нет, но я могу это понять. Мэри не хотела причинять тебе боль. Сама подумай, приятно ли тебе было бы узнать, что твоя мама лежит в сумасшедшем доме, что она вроде как живая, но всё равно что мёртвая? Что от твоей мамы одно и осталось — тело да её перековерканные бредовые воспоминания?

Лиззи закрыла глаза и обречённо повесила голову. Она долго, угрюмо молчала и водила ногтем по своему шраму, уже розовому, с белыми краями, и кусала губы. Джо стоял напротив неё и терпеливо ждал. Мимо них торопились в столовую потоки пассажиров: на кормёжку спешила вторая смена. Где-то в этой толпе Джо заметил безвкусный бантик Джанет Боулс и уже напрягся, готовый хватать Лиззи и бежать — но Джанет Боулс, если это и была она, не стала пробиваться к Джо. Казалось, Джанет его и вовсе не заметила.

— Я не могу тебе ответить, — уронила Лиззи. — Лучше бы знать хоть что-то, но наверняка, нежели мучиться в неизвестности. Я не могу сказать, смирилась ли бы я уже сейчас с тем, что моя мама жива, и в то же время её нет, однако… теперь мне нужно привыкать не только к этому, но и к тому, что моя сестра меня обманывала. Если она меня любит, почему тогда она меня обманула?

Джо беспомощно пожал плечами.

— Иногда так сильно любишь, что врёшь тому, кто тебе дорог, — сказал он, — чтобы защитить… от боли и разочарований.