Дикий, душераздирающий крик вырвался из горла. Байрон даже не заметил, что борьба кончилась. Осталась только одна всепоглощающая боль…
Однако рука стражника в это мгновение разжалась. Когда Фаррил заставил себя открыть глаза, он увидел сквозь слезы, что его противник пятится к стене, что-то отталкивая от себя обеими руками и глупо хихикая. Первый стражник по-прежнему лежал на спине, раскинув руки и ноги. Он был в сознании, но молчал. Глаза его следили за чем-то невидимым, тело слегка дрожало, на губах пузырилась пена.
Байрон заставил себя встать. Хромая, он подошел к стене. Удар рукояткой хлыста — и стражник упал. Потом назад, ко второму, который не сопротивлялся. Теряя сознание, он по-прежнему следил за чем-то взглядом.
Байрон сел, стараясь не задеть ногу, снял с нее ботинок и носок и с удивлением оглядел неповрежденную кожу. Он дотронулся до нее и застонал от нового прилива боли. Потом взглянул на Джилберта, который уже оставил свой визиосонар и утирал ладонью впалую щеку.
— Спасибо за помощь.
Джилберт пожал плечами:
— Скоро придут другие. Идите к Артемизии. Пожалуйста! И поскорее!
Байрон больше не перечил. Ноге стало легче, но она казалась распухшей. Он надел носок, сунул ботинок под мышку, отобрал у стражника второй хлыст и заткнул его за пояс.
— Что вы заставили их увидеть, сэр?
— Не знаю. Этого я не могу контролировать. Я лишь включил прибор на полную мощность, остальное зависело от их комплексов. Не теряйте времени на разговоры. План у вас?
Байрон кивнул и вышел. Коридор был пуст. Быстро идти Байрон не мог, мешала нога.
Он посмотрел на часы и вспомнил, что так и не успел перевести их на родийское время. Они по-прежнему оказывали стандартное межзвездное время, используемое на кораблях, где сто минут составляют час, а тысяча минут — день. Поэтому число восемьсот семьдесят шесть, горевшее розоватым светом на холодной металлической поверхности циферблата, ни о чем ему не говорило.
Во всяком случае, на этой планете, по-видимому, стояла глубокая ночь или период сна (если они не совпадали), иначе коридоры не были бы такими пустынными, а рельефы на стенах не фосфоресцировали бы без зрителей. Он коснулся одного из них — это была сцена коронации — и обнаружил, что рельеф двухмерный. Но создавалась полная иллюзия внутреннего пространства.
Байрон вдруг поймал себя на том, что стоит у стены, пытаясь изучить незнакомый эффект; спохватившись, он торопливо устремился вперед.
Пустота коридоров была еще одним доказательством упадка Родии. Теперь, став мятежником, он обостренно подмечал все симптомы упадка. Будь Дворец центром независимого государства, он был бы полон охраны и днем и ночью.
Байрон взглянул на чертеж Джилберта и свернул направо, поднимаясь по широкой витой лестнице. Когда-то здесь шествовали процессии…
Он остановился у двери и коснулся фотосигнала. Дверь чуть приоткрылась, а затем распахнулась.
— Входите, молодой человек.
Это была Артемизия. Байрон скользнул внутрь, дверь быстро и неслышно закрылась. Он взглянул на девушку, но ничего не сказал. Его смущало, что рубашка у него разодрана, один рукав болтается на ниточке, сам он извозился в пыли, а на лице наверняка вспухают фонари.
Тут он вспомнил, что вдобавок ко всему все еще держит под мышкой ботинок, швырнул его на пол и сунул в него ногу. Потом спросил:
— Вы не возражаете, если я сяду?
Артемизия проводила его к стулу и встала рядом, немного волнуясь.
— Что случилось? Что с вашей ногой?
— Поранил, — коротко ответил он. — Вы готовы?
Лицо ее просияло.
— Так вы возьмете нас с собой?
Байрон был не в состоянии обмениваться любезностями. Нога у него по-прежнему болела.
— Проведите меня к кораблю, — сказал он. — Я оставлю эту проклятую планету. Если хотите, можете лететь со мной.
— Вы могли бы быть чуточку повежливее, — нахмурилась девушка. — Вам пришлось подраться?
— Да, со стражниками вашего отца, которые хотели арестовать меня за измену. Это я получил в ответ на просьбу об убежище.
— Мне очень жаль!
— Мне тоже. Неудивительно, что горстка тиранитов играет и правит полусотней миров. Мы сами им помогаем. Люди, подобные вашему отцу, делают все, чтобы укрепить власть тиранитов. Они забывают элементарные правила порядочности… О, простите!
— Я же сказала, что мне жаль, лорд Ранчер. — Артемизия произнесла этот титул с холодным достоинством. — Пожалуйста, не судите моего отца. Вы не знаете всех фактов.
— Мне некогда обсуждать это. Надо действовать быстро, пока не появились новые стражники вашего отца… Я не хотел вас обидеть.
Его мрачный тон лишал извинения всякого смысла. Но, черт возьми, его впервые в жизни избили нейронным хлыстом! И это оказалось ну совсем не забавно. Кроме того, во имя космоса, они просто
Артемизия рассердилась. Не на отца, конечно, а на этого глупого человека. Он так молод! Практически ребенок, решила она, вряд ли старше ее самой. Где-то рядом загудел коммутатор.
— Подождите минутку, сейчас мы пойдем, — резко бросила Артемизия.
Издалека прозвучал голос Джилберта:
— Арта, у тебя все в порядке?
— Он здесь, — прошептала она в ответ.