Звездопад

В упор глядели мы один на другого. Глядели напряженно, не отрываясь, будто играли в "кто кого переглядит". Лида первая опустила глаза и жалобно попросила:

- Отвернись, Миша.

Я стиснул ее руку до хруста.

- Отвернись, родненький, - еще тише повторила она, отвернись, лапушка... - Голос ее слабел, угасал. - Мама!.. пропищала она.

Я с трудом выпустил ее руку и, переламывая в себе что-то такое смутное, захлестывающее даже рассудок, отодвинулся, а потом шагнул за занавеску и сел на диван. Медленно унималась дрожь, мне становилось все стыдней и стыдней, а Лида снова принялась икать.

- Господи, да что же это за напасть?! Ты, Миша, удрал без разрешения? - голосом, в котором была виноватость, спросила из-за занавески Лида и опять икнула.

- Да! - сердито отозвался я.

- Молодчик! - совсем уже виновато похвалила она меня и появилась в халатике, смущенная и робкая. Мимоходом, несмело погладила она меня по щеке, направляясь к умывальнику, стоявшему в этой же комнате.

А я как подскочил сзади, как цапнул ее под мышки да как зарычал лютым зверем - она аж шарахнулась, таз опрокинула:

- Ты Чего? Ты чего? Рехнулся?!

- Ничего. Умывайся знай.

Она принялась чистить зубы углем, а я взял альбом в бархатных корочках с этажерки и начал листать его. На первой странице обнаружился жизнерадостный ребенок.

Он в совершенно голом виде лежал на подушке и пялил глаза на свет белый.

- Надо же! Икота-то кончилась! - удивленно сказала Лида, утираясь полотенцем.

- Хэ! - сказал я. - Икота! Я и похлеще чего изгнать могу! Наваждение! Беса! Родимец! Даже наговоры... приворотные средства. Это неуж ты? - ткнул я пальцем в жизнерадостного ребенка.

Лида выхватила у меня альбом, треснула им меня по лбу.

- У-у, бессовестный какой! На вот! - Сунула мне подшивку журналов "Всемирный следопыт", а сама ускользнула под занавеску.

Я листал подшивку, стянутую веревочкой, смотрел картинки, а за занавеской слышался шорох одежды, и Лида развлекала меня оттуда разговорами:

- А где ты амуницию взял? Так она тебе идет!

- Рюрик дал. Его комиссовали.

- Молодчик.

- Кто молодчик-то?

- Ты, конечно! Вон от икоты меня излечил. А нашел-то как?

- Нюхом!

- Ну и нюх у тебя! Звериный прямо!

- Говорю тебе, таежный человек я.

- С тобой опасно!

- Еще как!

Лида явилась в синеньком платье с белой кокеткой, в навощенных туфлях, причесанная как-то так, что волосы вроде бы сами собой на плечи скатываются, но в то же время и прибраны, не кудлаты.

- Вот и я нарядилась! - перехватив мой взгляд, сказала она, скованная и чего-то стесняющаяся. - Не одному тебе форсить! - И, чудно закинув подол, подсела на диван, ощипалась, натягивая платье на колени. - Малое все сделалось...

Я листал журнальчики и помалкивал да поглядывал на нее украдкой.

- Что-то мама задержалась, - сказала Лида таким тоном, будто обманула меня в чем, и, не дождавшись ответа, с натянутым смехом прибавила: - В очереди застряла. Стареет. Любит поболтать. А раньше терпеть не могла очередей и болтовни.

Я листал "Всемирный следопыт". Лида отняла у меня подшивку.

- Ну, что будем делать, Миша-Михей?

- Почем я знаю?

- Почем-почем! Бука! - ткнула она меня в бок пальцем.

Я подпрыгнул, потому что щекотки боюсь.

- Мы будем гулять с тобой по Краснодару. Вот придет мама, пообедаем и отправимся. А то забудешь наш город. Уедешь и забудешь.

- Не забуду!

- Как знать?

- Не забуду! - упрямился я.

- И до чего же ты сердитый, Мишка-Михей!

- У нас вся родова такая. Медвежатники мы.

- Какие медвежатники? Медведей ловили, что ли?

- Ага. За лапу. Дед мой запросто с ними управлялся: придет в лес, вынет медведя за лапу из берлоги и говорит: "А ну, пойдем, миленький! Пойдем в полицию!" И медведь орёт, как пьяный мужик, но следует.

Ляда внимательно слушала меня и вроде бы даже верила.

- Ну и балда же ты, Лидка! А еще в институте учишься!

- Сам ты балда!

Лида хлопнула меня по руке. Я ее. И пошла игра: кто чью руку чаще прихлопнет. Лида, медицинская сестра, ничего не скажешь, ловкая девка! Однако же и я не в назьме найден - в тайге вырос, с девяти лет ружьем владею, потом детдомовскую школу прошел может, самую высшую по психологии и ловкости школу.

Лида лупит меня по руке, а я ее заманиваю, а я ее заманиваю. И как только она увлеклась, тут я и завез ей изо всей силушки!

Лида завопила - и руку в рот, а на глазах слезы навернулись от боли. Девушка все же, нежное существо, а я... Виновато погладил я ее руку, стал на пальцы дуть. А пальчишки, господи твоя воля, аж светятся насквозь и ногти розовенькие. Вот если бы не детдомовец я был, то и поцеловал бы пальчики эти, каждый по отдельности, но не могу я этого сделать, стыдно как-то.

Однако же и оттого уж только, что я подул на ушибленную руку, легче сделалось Лиде, и она принялась колотить меня кулачишком:

- Вот тебе! Вот тебе! Вот тебе!

- Карау-у-у-ул! Наших бьют! - заорал я и подвернул Лидку, придавил к дивану, и мы начали дурачиться и бороться. И до чего бы мы доборолись - неизвестно, да в сенках послышались шаги Лидиной матери. Мы отпрянули друг от друга и стали торопливо приводить себя в порядок.