Читаем Звездопад полностью

Во второй половине дня редактора опять вызвали в райком, однако вечером ему предстояло подписать номер, так что рано или поздно Гено надеялся застать его.

Поначалу он хотел дождаться редактора и поговорить, но станки грохотали с таким остервенением, что он с гудящей от усталости и шума головой встал и вышел на улицу.

С утра он ничего не ел, от этого на душе было муторно, скверно. Завернул в закусочную. Взял сосисок с пивом. «Вот и пиво уже разбавили. Значит, близится лето», — подумал он, ставя на стол допитую кружку.

Вышел опять. Присел на скамейке в сквере. Домой не спешил, — там его никто не ждал. Подумал зайти в библиотеку, по голова раскалывалась — не до чтения.

— Здравствуй, старина!

Рядом на скамейку устало опустился Ушанги Ахвледиани, университетский приятель Гено.

— А! Ты откуда?

— То есть как откуда? Я тут каждый день прогуливаюсь. Утром в один конец, вечером в другой.

— Ах, да, верно… Ну, как, ты все еще там? Не переменил работу?

— Кто ж мне поменяет железо на золото?

— Такое уж золото твоя деревня?

— По сравнению с той, где я работаю, — рекордный слиток! Хоть дорога приличная есть.

— Что говорят в отделе просвещения?

— Просветители? Я им уже не верю, пусть говорят, что хотят. Представь себе, пока я из дому пешком доберусь сюда…

— Почему же пешком? Разве к вам не ходит автобус?

— В такую рань, мой дорогой, автобусов не бывает — это во-первых. А во-вторых — ходят ли они вообще? А? Как ты думаешь? Шофер кричит — покрышек нет, и так пялится на меня, вроде дал их мне на хранение, а я не возвращаю.

— С покрышками действительно туго. На проселках они особенно быстро стираются.

— А потом, когда я, наконец, заберусь туда, — Ушанги махнул рукой в ту сторону гор, где была деревня и школа, в которой он работал, — и проведу там урок, можешь себе представить, на каком уровне он пройдет.

— Я думаю, твой урок все-таки будет неплох.

— Не обольщайся, — покачал головой Ушанги. — Потом возвращаюсь домой, а там, если хозяйством да виноградником не заняться, на учительскую зарплату семью не прокормишь. Не-ет! На библиотеку деревенскую кошусь, как на грешницу, как на искушение, боюсь, как бы не совратила…

— Почему перестал писать для нас? Без твоих заметок газета скучнее.

— Тогда я еще не сдавался. Брыкался, брат, из последних сил. А теперь…

Ушанги встал.

— Что? Уходишь?..

— Пойду. Виноградник нужно мотыжить и окучивать. Да и вина в чане убавилось, перелить придется… Эх, старина! — Заглянул бы как-нибудь на досуге, что ли? Хлеб без тебя черствеет и вино киснет… Нет, я серьезно, заходи — рад буду!..

— Узнаешь вон того? — Гено кивнул на мужчину, появившегося у входа в сквер, в конце аллеи.

— Представь себе, не узнаю. В самом деле не узнаю, — улыбнулся Ушанги. — По нашим конспектам институт окончил, а теперь где вынырнул?.. Эх, дай бог каждому!..

Мужчина, заложив руки в карманы кителя, неторопливо прошествовал в чинаровую аллею.

— Куда это он путь держит, хотел бы я знать?

— Не то что сейчас — когда он рядом сидел в аудитории, я и тогда не мог понять, куда он ходит и зачем.

— Пожалуй, и я пойду.

— Едем ко мне, если есть время.

— Нет, на такое я сейчас не раскачаюсь. Схожу, узнаю, может быть, фильм приличный сегодня, а потом домой. Тоже дел невпроворот — дом недостроенный стоит.

У выхода из сада Гено задержался:

— Слышал? Доментия переводят от нас.

— Куда?

— В райком. Инструктором.

— Если он, будучи редактором, выпивал, инструктором тем более не бросит.

— Да нет, не только из-за этого. Я думаю, из-за статьи. Я еще не говорил с ним, но мне так кажется.

— А что за статья такая?

— Да ничего особенного — на прошлой неделе материалы рейда были опубликованы, он их статьей сопроводил.

— Вот оно что!.. Посмотри, тебе кто-то машет.

— Где?

— Не там. Вон, около аптеки. В красном платье…

— A-а, наш корректор!..

— Циала? Все никак не выдадите замуж? Или не в силах расстаться?

С Циалой была незнакомая пухленькая девушка в платье с глубоким вырезом, низко открывавшим розоватую грудь.

— А эта пышка тоже корректор?

— В первый раз вижу.

— Мне сейчас не до светских разговоров. — Ушанги оглядел себя, издали поклонился девушкам, собираясь уйти, по Циала, смеясь смуглым чернявым лицом, преградила ему дорогу.

— Здравствуйте, Ушанги!

— Здравствуйте! — Ушанги угрюмо пожал протянутую руку.

— Ты куда, Гено?

— Никуда. Слоняюсь… Что это за хорошенькая девушка с тобой?

— Эта хорошенькая девушка?.. — Циала свысока глянула на подругу, которая была меньше нее ростом.

— Ну, я пошел, — Ушанги все-таки собрался. — Всего хорошего! Заходи как-нибудь, Гено.

— Напугал ты меня — автобусы не ходят…

— Куда? Куда? — заинтересовалась Циала.

— Ко мне в деревню. Вот и Циалу прихвати с собой.

— А эта девушка в чем провинилась? — Гено улыбнулся незнакомке.

— И ее тоже. Ну, бывайте. — И Ушанги ушел.

— Мог бы укоротить свои штаны… — хмыкнула Циала, глядя ему вслед, потом обернулась к Гено и спросила: — Признавайся все-таки, куда ты идешь?

— Успокойся, Циала. Я иду с вами.

— Нет, я серьезно. Мне ужасно интересно, куда ходят женатые мужчины.

— В кино собирался, — сказал Гено.

— Ой, а я его вчера посмотрела!..

Перейти на страницу:

Все книги серии Библиотека «Дружбы народов»

Собиратели трав
Собиратели трав

Анатолия Кима трудно цитировать. Трудно хотя бы потому, что он сам провоцирует на определенные цитаты, концентрируя в них концепцию мира. Трудно уйти от этих ловушек. А представленная отдельными цитатами, его проза иной раз может произвести впечатление ложной многозначительности, перенасыщенности патетикой.Патетический тон его повествования крепко связан с условностью действия, с яростным и радостным восприятием человеческого бытия как вечно живого мифа. Сотворенный им собственный неповторимый мир уже не может существовать вне высокого пафоса слов.Потому что его проза — призыв к единству людей, связанных вместе самим существованием человечества. Преемственность человеческих чувств, преемственность любви и добра, радость земной жизни, переходящая от матери к сыну, от сына к его детям, в будущее — вот основа оптимизма писателя Анатолия Кима. Герои его проходят дорогой потерь, испытывают неустроенность и одиночество, прежде чем понять необходимость Звездного братства людей. Только став творческой личностью, познаешь чувство ответственности перед настоящим и будущим. И писатель буквально требует от всех людей пробуждения в них творческого начала. Оно присутствует в каждом из нас. Поверив в это, начинаешь постигать подлинную ценность человеческой жизни. В издание вошли избранные произведения писателя.

Анатолий Андреевич Ким

Проза / Советская классическая проза

Похожие книги