Бичико с грехом пополам окончил школу, затем два года пробыл в Тбилиси, якобы в институте, теперь же уверял всех, что перенес документы на заочный, но, правда это или нет, Мака не знала. В самое последнее время он устроился кем-то на винный завод. «Твой школьный товарищ помог ему», — писал Маке отец. Кто из ее однокашников стал виноделом и теперь оказал ей дружескую услугу, об этом отец не писал. А сама она, уехав из родных мест, все дальше отходила от старых друзей, давно не встречалась ни с кем из них, кроме Нуцы, и теперь не могла даже представить себе, кто пекся о ее брате.
В Ианиси ей, пожалуй, не было знакомо ничего, кроме вокзала. Но его старое здание напоминало, сколько раз и куда уводила ее от отчего дома дорога: этой дорогой уехала она в город учиться, эта дорога привела ее к Гено, по этой дороге приехала она, тяжелая, беременная, к отцу-матери, и по ней же поехал в свой дом новорожденный Гоча. Память сближала, роднила ее со всем, что было вокруг, она улыбалась, словно каждый встречный был знаком ей, чувствуя особое, теплое и родственное расположение ко всем.
Но только она ступила на перрон, грубоватое приветствие брата: — Мака, дорогуша! Гено, привет! — и поцелуй, разящий вином, испортили ей настроение. Она испытующе заглянула в глаза Бичико.
— Погоди, дай зятька обнять! — отмахнулся тот, протягивая Гено обе руки, но Мака повернула его к себе.
— Бичи, посмотри на меня!
— С превеликим удовольствием! Лучшего зрелища тут все равно не найти.
— Почему ты меня встречаешь?
— Сразу видно, что она не избалована твоим вниманием, — улыбнулся Гено.
— Встречаю родную сестру и зятя. Что тут плохого?!
— Как отец, Бичи?
— Точно так, как тебе писали. Ни хуже, ни лучше.
— Операцию сделали?
— Нет. Без тебя не соглашается.
— Скажи мне правду!
— Вот еще! — возмутился Бичико. — Поклясться мне, что ли?
— В самом деле, Мака, — вступился Гено. — Что ты пристала к человеку?
Они вышли на привокзальную площадь.
— Транспорт ждет! — торжественно объявил Бичико и повел зятя к машине, стоящей в тени акации.
Мака замедлила шаг.
— Не встречал — обижалась, — Бичико, ища понимания, обернулся к Гено, — встретил — опять обижается…
Мака не хотела больше ни о чем спрашивать брата, но все-таки не удержалась:
— Отец дома лежит или в больнице?
— Дома. Без тебя никуда ни шагу. Нам с мамашей ноль внимания.
Бичико распахнул дверцу светло-коричневой «Победы» и отступил на шаг.
— Чья машина? — спросила Мака.
— Сейчас моя…
— Бичи, не валяй дурака!
— Гено, скажи, пожалуйста, разве я валяю дурака? Приглашаю в лимузин единственную горячо любимую сестру, хочу с почестями доставить в родительское гнездо, к мамаше и папаше…
— Без шофера, что ли, машина? — спросил Гено.
— Я и шофер, и хозяин. И жнец, и швец, и на дуде игрец…
— Бичи, ты выпивши садишься за руль?
— Ну-у, теперь нотации!..
— Скажи хоть, в чью машину нас приглашаешь?
— Что говорить? Всему свое время… Садитесь, садитесь, чудаки! В первый раз вижу таких пассажиров! — Бичи с веселым возмущением взмахнул руками и сел за руль. — Хозяин тут рядом.
Мотор заработал. Машина дернулась, отъехала на несколько шагов и остановилась.
— Пусть едет, Гено! — сказала Мака. — Оставь…
— Теперь поздно его воспитывать, — возразил Гено. — Садись.
Только Мака протиснулась к двери, как ей почему-то ужасно захотелось выбраться назад, остаться, — но было поздно: машина сорвалась с места, Мака неловко, как-то боком упала на сиденье и отвернулась от брата.
За окном побежали молодые, неокрепшие платаны, низкие дома и заборы — дощатые, каменные, а то и железные, замелькали редкие пешеходы на тротуарах…
Маку огорчало то, что она любит Бичико не так, как хотела бы любить. Там, у себя, на расстоянии она этого не чувствовала и, соскучившись по брату, уверяла себя, что все простит ему и, когда они встретятся, будет с ним нежна л ласкова, не станет расспрашивать о делах и учебе — все равно Бичико ничего вразумительного не ответит. Мака даже пыталась оправдать его: ничего, мол, бывают и хуже, он тоже остепенится, найдет свое место в жизни. Но при встрече Бичико каждый раз откалывал что-нибудь такое, что его присутствие начинало раздражать Маку, особенно если рядом находился Гено.
Гено в отношениях с шурином был сдержан и слегка ироничен. Своей сдержанностью он как бы выражал сочувствие Маке, что тоже ей не нравилось, ибо — так ей казалось — принижало ее в глазах мужа. Она забывала, что Бичико непослушен и своенравен не только с ней, но и со всеми на свете, и от сестры, как и от всех остальных, он ждет уступок, а не понуканий.
Гено не понимал своего шурина, да и не стремился понять. Выходки Бичико не трогали его, и всем своим видом он как бы говорил — мне нет до них дела. Его незлая ирония в адрес Бичико не достигала цели, зато чувствительно ранила Маку.