Звездопад

Испокон века мы делали глиняную посуду, ковали бронзу, железо, серебро и золото, плавили стекло и изготовляли эмалевые чаши, но самое заветное благословляли твоим рогом, наполненным до краев вином.

Чтобы тебя настигнуть, охотник должен был преодолеть столько препятствий, вынести столько мучений, что народ сложил о нем легенду: будто богиня охоты Дали согревает его в холод и хранит во мраке.

Пусть ее благословение падет и на меня, съежившегося от холода в три погибели у подножия отвесной скалы, примерзшего к каменной глыбе. Но если я продержусь до утра и не превращусь в ледышку, то поверю в ее существование. И с рассветом можно будет отметить мое второе рождение. А солнце станет мне и отцом, и матерью одновременно. И с завтрашнего дня ситцевое одеяло будет казаться мне жаркой периной, а хижина— замком. Зависть к чужому покинет меня, и малое станет для меня большим, и я стану счастливее, чем был до сих пор.

Хотел бы я знать, почему они так радуются настрелянной добыче, разве она кого-нибудь сделала богаче? Простим, прекрасный, их недомыслие.

Сверкающий месяц кинжалами с загнутыми вверх концами двинулся навстречу гребням, вонзенным в небо, заметался, не сумев пробить себе дорогу, и, словно половинка серебряного кольца, исчез. Вершины подернулись мглистым саваном, а на ледник легла тусклая вуаль. Вознесшиеся в небо гребни, словно головни, залитые водой, побагровели, но от закатившейся луны и поблекшего ледника вроде потеплело. Охотник расшатывал камень окоченевшими пальцами, не прибегая к помощи кинжала, все еще надеясь выковырять его из гнезда и по пояс укрыться от свистящего ветра.

— Как там у тебя дела, неуловимый! Знаю, тебе не подобает дрожать и ежиться от ветра. Но ты же живое существо? Сознайся, тебе тоже холодно? Не так ли? Правда, тебе не впервой проводить без сна долгие страшные ночи. Я же сказал, что ты совсем не похож на других, ты единственный на всем белом свете не имеешь логова. И там, где тебя застигнет ночь, а за ней рассвет, — там твой дом. И ты радуешься тому дню, не заботясь о завтрашнем, стяжательство, столь присущее бренному миру, неведомо тебе, а значит, и не отравляет тебе жизнь. Крепости ты не возводишь и для нападения не точишь зубов, гордо ходишь по миру, надеясь лишь на свои крепкие ноги и бесстрашное сердце. В нескончаемые зимы и морозы, когда от холода трескаются камни, ты не запасешься ни клоком сена, ни сухими листьями, что могли бы служить тебе подстилкой.

Нет у тебя ни шубейки из выдры, ни медвежьей дохи, твоя жесткая шерсть не то что от урагана — от мелкой изморози не может защитить.

Бог милостив: если бы ты задрожал, съежился, спрятал голову между ног, твоя грубая шерсть сделалась бы мягче, завилась, удлинилась, и если бы ты не летал над пропастями, то барсуком рыл себе нору и твои мышцы обросли бы жиром, а вместо хвоста был бы курдюк.

Летом ты в сыпучем щебне нежно щиплешь траву, похожую на махати[18], неспелую, малопитательную. И так из года з год.

В твоих поднебесных владениях, посади другого хоть в яму с ячменем, все равно не выживет, задохнется от недостатка воздуха. Здесь нет самого необходимого для жизни и ничто не живет. Лишь изредка орлы, паря в вышине, выпускают из когтей свою добычу, и тогда на скалах алеют пятна крови, да горные индейки прошествуют за тобой, чтобы насытиться твоим навозом.

Ты же сыт тем, что возвышаешься над облаками, обласканный холодным сиянием солнца да белизной ледников.

Я где-то слышал: тура причисляют к семейству козлиных. Проклятье на голову тех, кто придумал такое, кто уподобил тебя козлу и барану! Нет, ты другой — ни породой, ни характером ты не принадлежишь к этому семейству. Тот, кто захочет о тебе поболтать, пусть сначала побегает по твоим тропам, поживет твоей жизнью, не зная ни крова, ни страха, а уж коль захочет задремать — проснется на дне пропасти. Ну, а если все-таки не пожелает расстаться со званием охотника, пусть попробует попасть в тебя, когда ты взмываешь над поднебесными кручами.

Спустилась ночь длиною в год. Звезды и не думали тускнеть, значит, не собирались покидать небосвод, и кажется, что рассвет никогда не наступит. Расшатанный кусок камня подозрительно раскололся, одна половина его накренилась, скосилась и застряла в углублении, другая, вонзившаяся в основание зазубринами, тоже шаталась. Но глыба с места все равно не сдвигалась, а ему так хотелось распрямить ноги в коленях. Лежа на покатом камне, еще как-то можно было удержаться, но стоило расслабить мышцы, как бандули начинали скользить по покрывшемуся инеем, обледенелому камню.

— Пирибе, наверно, сейчас сладко спит, и если только она вообще обо мне думает, то мы обязательно должны ей присниться. Пирибе — девочка, которая о чем-то часто задумывается. Наверно, мечтает. А как разделить мечты и сновидения? О, мне хорошо известно, что такое мечтатель. Он и здесь не споткнется. И если захочет, ночь проведет в тепле бок о бок с тобой. Женщина, которая умеет мечтать, такого мужчину сотворит, что и Адаму с нею нечего тягаться.