Звездопад

— Я Жужу.

— Ты?.. — Я почувствовал, что голос у меня дрогнул, и, проглотив комок в горле, поспешно пробормотал: — Я хотел видеть Жужу…

После этого я и не припомню, был ли в деревне. Окончил школу. Летом один из институтских лекторов готовил меня к приемным экзаменам. Я познакомился с его дочкой. Мама решила, что это к счастью. И действительно, вскоре я женился и поступил в институт.

Дела шли хорошо. У нас родился сын. Наверное, были бы еще дети, но…

Я окончил институт. Стал искать работу в городе. Это было не так-то просто…

И вот недавно, в жаркий и душный день, жена вдруг сказала:

— Была не была, давай-ка съездим к твоей бабушке. Старуха обрадуется, да и ребенок передохнет.

Бабушка от удивления всплеснула руками:

— Как это вы надумали!

Все были довольны, а сынишка наш чуть ли не до неба прыгал от счастья. Носился по двору, носился, а потом и вовсе исчез из виду.

Мы посидели, поговорили. Пообедали.

Мальчишка не появлялся.

Солнце пошло к закату. Мальчика все нет.

— Что делать, прямо не знаю, — забеспокоилась жена, — прошлой ночью он вспотел. Разметался. Ему гланды нужно вырезать, а он пропадает невесть где…

— Не потеряется, — сказал я и окликнул с балкона:

— Амико-о!

Ни звука.

Я вышел на проселочную.

Амико нет и нет.

Иду вдоль изгороди из гранатовых кустов. В гору, под гору, выхожу на поляну. По ногам хлещут лютики, высокая шершавая трава, осыпаются головки одуванчиков. Вот и огромная дикая груша. Вдруг кольнуло ногу, как от пчелиного укуса. Я хочу побежать к дереву, разжевать грушевый листок и приложить к укусу. Тропинка ведет к объеденному скотом кустарнику. Вот и «памятник», на опушке — книжный магазин, музей, а дальше на холме цирк… В той стороне универмаг, в котором можно купить все, что угодно. В конце поляны — море, а за морем девятиглавый дэв, и…

Боже мой!

Вот и Жужу…

— Жужу! И ты здесь, Жужу!

На берегу пруда в зеленых зарослях тростника и хвоща стоит черная от загара девчонка, смотрит на меня исподлобья и моргает горящими, как угольки, глазами.

— Жужу!

На ней узкое платье без рукавов с большим карманом. Карман другого цвета.

— Жужу, неужели это ты, моя Жужу! — крикнул я, но в ту минуту из камышей выбрался мой сын, подошел к девочке и взял ее за руку.

— Это не Жужу, папа, это Мзеона…

А Жужу молча смотрела на меня исподлобья и хлопала длинными ресницами.

Я не знаю, что случилось со мной, не знаю, что произошло: я же должен был отругать мальчишку за то, что он пропадал весь день, должен был наказать его, схватить за руку и отвести домой.

— Папочка, это Мзеона, — слышу я опять.

На берегу пруда под палящим солнцем стоит Жужу и смотрит на меня. Хлопает ресницами и смотрит.

— Папочка, я и Мзеона…

— Знаю, — перебил я. — Знаю.

Я знаю, что Мзеона водила тебя по всей деревне, помогла найти самые красивые грибы, не побоялась колючек и собрала тебе ежевику, не испугавшись ветра, сорвала самую спелую грушу и принесла тебе в большом красном кармане.

Я знаю и то, что ты водил Мзеону по «городу», по его улицам и площадям, много чего показал ей, много чего накупил в магазинах и, наконец, похитил ее у девятиглавого дэва.

Я знаю эту игру.

ЖЕРЕБЕНОК И ВОЛК

Перевод

А. Эбаноидзе

Стройная поджарая кобылка насторожила уши, оторвалась от травы, вытянула шею и оглядела пологий луг до самого ущелья. Потом посмотрела под гору, где над лугом нависала скала, и, не увидев, кого искала, заржала громко и требовательно.

Из оврага, по которому со звоном бежал ручей, показал голову дымчато-белый сосунок и заржал в ответ. Услышь кто-нибудь его голос, не удержался бы от смеха. Но поблизости никого не было. Жеребенок пощипывал травку между цветами, а перед ним, выбирая цветок, порхала большая пестрая бабочка. Жеребенок спустился за бабочкой в овраг, и теперь ему не хотелось покидать отлогий склон, поросший высокой вкусной травой.

Кобыла недовольно фыркнула и заржала сердито.

Бабочка села на пунцовый цветок рядом с одуванчиком и слепила крылышки за спиной: можно было подумать, что она прилетела на одном крылышке. Жеребенку очень хотелось подкрасться и понюхать ее. Ему казалось, что такая красивая и пахнуть должна необыкновенно…

Сверху, с пригорка, опять донеслось ржание, и жеребенок вскинул голову и испуганно и недовольно поглядел туда.

Кобыла топнула копытом.

Жеребенок замотал головой на длинной шее, подбежал к бабочке, но та выпорхнула у него из-под носа и, петляя, полетела вниз по оврагу. Жеребенок остался ни с чем; потерся боком о куст смородины, вздохнул и свободным галопом пустился вверх, в гору.

Кобыла успокоилась и стала щипать травку.

Жеребенок был белый-белый, точно облако тумана, с голубоватыми гривой и хвостом. Некрасивых жеребят не бывает, но мимо этого нельзя пройти равнодушно. Глаза чистые, ясные — ровно спелый чернослив, а храп и ноздри чуть не черные.

Мастью жеребенок вылитый отец и в точности как отец выгибает на скаку шею и отворачивает голову, выставляя породистую грудь. Жеребенок очень гордится сходством с отцом и каждый раз, когда мать сердится на него, думает: «Не топай на меня ногой… Ведь я похож не на тебя».