Звездолет с перебитым крылом

Хворост с сахарной пудрой — это вкусно, хотя потом всегда изжога мучает, но все равно. Мы устроились за тыльной стеной тира и стали хрустеть хворостом под жестяной звук пулек, бьющих по подвешенным консервным банкам и по облезшим железным уткам. Я хворостом всегда наедаюсь с двух штук, а остальным двух не хватило, так что газетный кулек умяли минуты за три, а Марк еще собранную на дно кулька пудру в рот высыпал, и ничего.

После хвороста взялись за семечки. Семечки я могу есть килограммами, у меня бабушка тоже жарит, хотя и не так вкусно. Нажарит тазик, а мы все на веранде соберемся, чай пьем, семечки лузгаем, и так три часа можем щелкать и чаем запивать. Когда семечки ешь, совсем ни о чем не думаешь. И для здоровья полезно. У меня отец раньше курил, так ему доктор велел бросать, вместо папирос семечки щелкать. Так отец с тех пор стал сильно здоровее.

Щелкали минут пятнадцать, потом Дюшка предложил заглянуть в тир, пострелять бесплатно.

Но предложение пострелять бесплатно как-то Анну и Марка не заинтересовало, Анна сказала, что она хочет посмотреть кинотеатр, а Марк напомнил про лимонад. Поэтому мы отправились в клуб. В фойе собралось много народа, все скамейки и кресла оказались заняты. Анна стала рассматривать киноплакаты, их много у нас собрано, все стены завешаны.

Марк и Дюшка, само собой, отправились в буфет.

Буфет в клубе на втором этаже, но ничего интересного там обычно нет. Яблочный сок в стеклянных конусах да песочное пирожное, а для взрослых пиво и бутерброды с сыром. Но Дюшка по секрету узнал, что сегодня могут привезти мороженое, так что они с Марком отправились в буфет, а я остался с Анной внизу.

Она шагала вдоль стены и разглядывала афиши фильмов, прошлогодних и позапрошлогодних, и совсем старых, еще «Карнавальная ночь» на стене висела.

Иногда она останавливалась возле какой-то афиши и молчала, и тогда я рассказывал.

— «Планета бурь» — это про Венеру, — говорил я. — В кино я ее не видал, но по телику однажды показывали. Отличный фильм. Там робот взбунтовался и хотел космонавтов в лаву сбросить. И птеродактили там еще нападали, и какая-то штука с щупальцами, вроде как сухопутный осьминог…

Анна молчала и слушала. Очень внимательно слушала и на плакаты смотрела серьезно. А я рассказывал, а потом мы переходили к следующему плакату.

— «Неуловимые мстители» — вообще кино здоровское! Когда его привозили, я два раза ходил смотрел. А Дюшка пять. А когда второй фильм привозили, билетов не достать было, я всего один раз успел сходить, а потом заболел ангиной…

А Дюшка и тогда пять раз сходил.

— Там про Гражданскую войну, про банды всякие. Интересно.

Дальше «Розыгрыш».

— Тут про школу, — сказал я. — Стрельбы нет, но ничего так, пойдет. Песни поют.

— Про школу? — спросила Анна.

— Ага. Ну, как обычно, у нас — есть отличник, который гад, и есть троечник, который на гитаре играет. А девушка любит не гитариста, а карьериста. Вот они и маются все.

Анна смотрела на плакат, читала фамилии актеров.

— Если тебе про школу кино нравится, то вон хорошее, — указал я. — «Доживем до понедельника», там Штирлиц играет.

Мы перешли к «Доживем до понедельника».

— Смешно, — сказал я. — Штирлиц — и учителя играет. Но само кино нормальное.

— О чем?

— Ну…

«Доживем до понедельника» я плохо помнил.

— Там все тоже маются, — сказал я. — Что-то их там всех мучает, непонятно что. Надоело все, а как бросить, не знают.

Анна перешла к следующей афише.

— «Солярис», — прочитала Анна. — Солярис — это солнечный?

— «Солярис» — это страшный, — ответил я. — Там про мертвецов.

— Как это?

— Фантастика. На другой планете к космонавтам являлись мертвецы и вели себя как живые…

— А это?

Анна остановилась перед плакатом. Смотрела и смотрела.

— Это что за фильм? — спросила она.

— Это… Это «Пепел».

На плакате была стена. Обычная бетонная стена, старая, выщербленная. На стене отпечатались вытянутые человеческие силуэты, а справа, где стена обрывалась, стояла девочка. Длинная, ниже колен ночная рубашка. Прямые черные волосы. Лица не видно. Глаза. Черные глаза.

— Это про бомбардировку Хиросимы, — сказал я. — Про японскую девочку, ее звали Садако, она выжила при взрыве, но потом заболела.

Если честно, то мне и на плакат глядеть неприятно было. Мы всем классом ходили, в месячник мира в позапрошлом году. Кино жуткое.

— А дальше?

— Она заболела раком крови. А ей сказали, что если сделаешь тысячу журавликов из бумаги, то можно загадать желание. Она начала их складывать…

Мне вдруг сделалось немного страшно. Потому что я увидел, что Садако похожа. На Анну. Нет, не лицом, лицо другое было. Глазами.

— Как это, бумажные журавлики?

— Это как самолетики, — объяснил я. — Я не умею делать. Могу посмотреть, у меня в «Пионере» схема была.

— А что с ней стало? С Садако?

— Она делала журавликов. Ей все приносили кусочки бумаги, а она из них делала…