Звездолет с перебитым крылом

— Точно, — сказал Дюшка. — Это может быть, может. Папка говорил, что Бачурин как раз с зоны откинулся… Да я сам его видел, ходит как волк, зыркает по сторонам, весь в наколках…

— Вот я и говорю, надо Кондратьеву рассказать, пока не поздно.

— Как? Вот так просто прийти… Или по телефону? Можно из автомата позвонить, у меня звонилка как раз есть…

— Не знаю, как сообщить.

— Давай так, — начал Дюшка. — Давай мы сообщим Кондратьеву. Но не завтра, а послезавтра.

— Почему послезавтра?

— А завтра мы сами за ними посмотрим.

Дюшка подмигнул.

— Как это? — спросил я.

— Понаблюдаем, — пояснил Дюшка. — Не посмотрим, а понаблюдаем. Пойдем на реку, я возьму бинокль, чего сложного?

— Некрасиво, — возразил я. — Подглядывать.

— Подглядывать — некрасиво. А мы же не подглядывать собираемся, а оберегать их. Защищать.

— Защищать? От химиков, что ли? Или от Бачурина?

Дюшка голову почесал, посмотрел на черемуху, на топор.

— Топор возьму, — сказал он. — И винтовку. Ты же хорошо стреляешь.

— Из воздушки? Воздушка, конечно, Бачурина остановит. А ты его топором запугаешь…

Я сам Бачурина не видел, но про его подвиги в нашем городе все знали. Ограбил винно-водочный, потом «Запорожец» угнал и с моста свалился, восемь лет отсидел. А в первую ходку еще и избил кого-то до полусмерти. Человек, одним словом, выдающийся.

— В ухо ему стрельнешь, — посоветовал Дюшка. — А я крикну, что следующий раз в глаз пуля уйдет. А потом нас много будет, четверо, куча свидетелей, Бачурин не сунется. Да не бойся ты, Вадь, все продумано.

Вот уж не знал, что Дюшка такой авантюрист. Не, явно книжек перечитал. Я представил, как буду простреливать ухо рецидивисту Бачурину…

— Давай лучше все-таки Кондратьеву расскажем. Прямо сейчас.

Я закинул топор в гущу черемухового куста. Лучше участковому не звонить, а домой сходить, он тут за две улицы живет, на Пионерской в зеленом доме.

— Погоди, Вадь! — Дюшка схватил меня за руку.

— Что еще?

— Погоди! — Дюшка замотал головой. — Да успеем мы Кондратьеву все рассказать…

Я направился в сторону Пионерской.

— Это ведь тайна! — зашептал Дюшка. — Настоящая тайна, ты понимаешь? Ну, вот мы живем и живем, одно лето скучное, другое лето еще скучней, и тут вроде бы тайна. А ты собираешься Кондратьеву все разболтать?

Я спорить с Дюшкой не собирался, я все уже решил.

Вообще-то стоило родителям, наверное, рассказать, прежде чем к участковому идти, но родители разохались и распричитались бы. Мама стала бы по стенам бегать, отец по столу ладонью стучать и шептать, что это все из-за Дюшки, из-за его вредного влияния, он охламон, даром, что мать в школе работает. Начались бы разговоры, разговоры — что не надо водиться с Дюшкой, что это сомнительное знакомство, что ничему хорошему он не научит и так далее…

— Зря я тебе все рассказал, — бормотал Дюшка. — Надо было одному идти. Я думал, что ты нормальный, а ты как все, лишь бы чего не случилось…

Всю дорогу до дома Кондратьева Дюшка уговаривал меня. Опять бубнил про тайну, про то, что такое бывает раз в жизни, про то, что нельзя упускать возможность, вот он читал книжку — там один человек побоялся и упустил возможность, ему надо было встать во весь рост, а он остался сидеть, и с тех пор ничего в его жизни хорошего не случилось, только морось дождевая, да мокрицы по углам, Кондратьев подождет.

— Нельзя так жить, — продолжал Дюшка. — Ты как премудрый пескарь, все в норе сидишь…

Я ему напомнить хотел — про то, как нас на Новый год возле деревяшки пэтэушники остановили, мы с Ванькой Строговым копейки в кулаках зажали и по шее стали зарабатывать, а Дюшка тихом за угол, да и сбежал. Но не стал напоминать.

Дюшка даже попробовал меня постращать немного, сказал, что дружить со мной не станет, если я расскажу все Кондратьеву. Этого я особо не опасался, если я не стану с Дюшкой дружить, то и остальные не станут, так что меня этим не запугать.

Но тот день был Дюшкиным днем. Мы выбрались на улицу Пионерскую к зеленому дому участкового, но оказалось, что самого Кондратьева дома нет. А рассказывать о том, что случилось, его жене, было глупо. Поэтому мы отправились обратно.

На обратном пути Дюшка доказывал, что это неспроста. Вроде как судьба подсказывает нам, шепчет в ухо. Я ответил, что судьбе не доверяю, и вообще это предрассудки, Дюшка напирал, что не предрассудки.

— Об этом же все говорят! Во всех книгах героев ведет судьба! Это легко проверить!

— Как же?

— Давай загадаем — встанем на перекрестке и если первый встречный будет наш знакомый, то мы завтра идем на реку. А если незнакомый, то к Кондратьеву.

— Чушь, — сказал я.

— А чего ты боишься? — спросил Дюшка. — У нас в городе десять тысяч человек живет, шанс, что нам встретится именно знакомый, мал. Ты ничем не рискуешь. Соглашайся, Вадь!

Я согласился.

Мы установились на углу Пионерской и Кировской и стали ждать. Долго не пришлось, сегодня ведь был день Дюшки, через три минуты со стороны школы показался Котов.

— Я же говорил! — торжествующе сказал Дюшка. — Завтра с утра на реку.

Подошел Котов, посмотрел на нас со своим обычным пренебрежением и выплюнул:

— Заплесневело выглядите.