Звездный час

– Вам этого мало? Еще хотите получить? Вы, видно, воображаете, что станете героиней громкого процесса, ловкие адвокаты разоблачат все наветы в ваш адрес, восторженная публика вынесет вас из зала суда на руках, зло будет наказано, а справедливость восторжествует! Я натурально понимаю, что вы, как всякий артист, жаждете внимания аудитории, но не рассчитывайте, что это будет ваш звездный час! Все, что вам светит, – гарантированный расстрел в двадцать четыре часа, если раньше вас не найдут повесившейся в камере! Думаете, господин Папахин, – назвал он имя заместителя Ужова, – начнет дожидаться, когда вы станете давать показания? Раз он уже объявил вас шпионкой…

– Так это Папахин? – переспросила Лиза замирающим голосом.

– Да вы что, правда ничего не знаете? Когда сюда ночью примчался ваш Левандовский с рассказом о том, что случилось в Кацивели, Папахин приказал обыскать виллу Бондаренко, и там обнаружили эти негативы, а вместе с ними – признание Благолепова: мол, вы его соблазнили, завербовали в шпионы, а теперь он готов сознаться, да только боится за свою жизнь… Очень удобно – покойник с того света указывает на убийцу, да еще и снимки не поленился приложить…

– Господи, господи… – прошептала Лиза, и у нее из глаз брызнули слезы.

– Елизавета Дмитриевна, держите себя в руках! – прикрикнул Холмский. – Мы – патруль, патрульные не плачут!

Лиза едва его слышала. Она все это время переживала, не знала, как ей жить дальше, а оказывается, в тот момент, когда Бондаренко летел с обрыва, вести о разоблаченной предательнице уже шли в народ! Лиза забыла о том, как еще полчаса назад над ней издевались, плевали в нее, были готовы забросать камнями, – все смыла волна облегчения и радости, хотя, казалось бы, чему радоваться? Ее по-прежнему окружал напуганный, враждебный город, и встреча с любым ловцом шпионов могла закончиться для нее у ближайшей стенки.

Глава 27

Лиза опасалась, что нелепый маскарад, устроенный Холмским, будет разоблачен первым же встречным, но на охваченных паникой улицах никто не обращал на них внимания. Людские потоки то несли их с собой, то двигались навстречу, Лиза на каждом шагу путалась в широких штанинах, слишком большие штиблеты едва не слетали с ног, а Холмский шагал и шагал вперед, и она едва поспевала за ним, охваченная непонятным страхом отстать от него и пропасть в этом опасном городе.

Какая-то женщина загородила им путь, вцепившись в Холмского и что-то от него добиваясь: у нее то ли украли чемодан, то ли потерялся ребенок. Что ей ответил Холмский, как ему удалось от нее отбиться – Лиза так и не могла понять. Потом вдруг – два приличного вида господина, сцепившиеся в яростной драке. Лиза, шарахнувшись от них, приложилась плечом к железной шторе, скрывавшей витрину какого-то магазина – едва ли не того же самого, где вчера она выбирала платье. Груда истоптанного дамского белья под ногами, скомканные, размокшие листы исписанной бумаги… И тут же, у моста через Учан-Су, – то ли митинг, то ли просто некий самозваный оратор надрывался и бил себя в грудь, по нацепленному на нее сине-бело-красному банту: «Я, ветеран Ледового похода! В двадцать первом году мы брали Москву! В сорок первом возьмем Берлин! Пробил час! Очистить мир от большевистской заразы! Слава России! Слава белому делу…» И гарь, висевшая в воздухе вперемешку с моросью – бесконечная гарь, словно весь город был окутан дымом костров, на которых сгорали мечты, надежды и желания…

Потом была какая-то по-дорожному одетая седая старуха с дюжиной истошно лаявших и рвавшихся во все стороны мопсов и левреток на сворках, у стеклянных дверей оравшая на пятившегося от нее швейцара, и рядом – рыдавшая навзрыд скромно одетая девушка – вероятно, горничная – с шляпной коробкой в руках. Только когда Холмский провел Лизу внутрь, сквозь эти стеклянные двери, она поняла, что они добрались до «Ореанды», с трудом узнав ее непривычно безлюдное фойе, где под потолком из репродуктора лился один из тех бравурных маршей, которые пела страна в последние годы, уверяя саму себя в своей неуязвимости, – «Броня крепка…», «Если завтра война…» или что-то подобное, – да на покинутой стойке портье напрасно трезвонили телефоны.

Холмский бесцеремонно прошел за стойку и спросил Лизу:

– В каком она номере?

– Не помню… – призналась Лиза. – Кажется… – И она назвала цифру, всплывшую в памяти.

Холмский взглянул на доску с ключами.

– Ключа нет… – сообщил он. – Впрочем, это ничего не значит. Идемте.

Поднявшись на лифте, они прошли пустым коридором к нужной двери. Холмский постучал, и им открыла сама Зинаида. Вид у нее был непривычно растрепанный, а в номере за ее спиной виднелись распахнутые чемоданы, полные кое-как напиханных в них вещей.

– Что, уже машину подали? – спросила Зинаида, потом увидела, что к ней пришли совсем не те, кого она ждала, и промолвила с тревогой в голосе, даже чуть побледнев: – Вы кто, господа? Что вам нужно?

Прежде чем Холмский успел что-то ответить, Лиза сняла с головы кепку, и только тут Зинаида поняла, кого она видит перед собой.