Звезда Тухачевского

— Не осуждай меня, Миша. — Теперь она сама прижалась головой к его плечу. — Я люблю тебя, как и прежде, — заметив, что Вересов из деликатности отошел в сторону, прошептала она. — Я приеду к тебе, как только ты позовешь.

— Хорошо. — Он наконец выпустил ее из своих объятий. — Но ты хотя бы проводи меня на вокзал.

— Я провожу, провожу, — заторопилась она, смахивая ладонью набежавшие на глаза слезы…

На вокзале Тухачевский, перед тем как подняться по ступенькам в вагон, поцеловал Машу и долго смотрел в ее печальные глаза.

— Я пришлю за тобой, я буду ждать тебя так, как еще никого не ждал в своей жизни.

— Хорошо, хорошо, — повторяла и повторяла она, страшась того момента, когда поезд тронется с места.

— А родители будут согласны? — неожиданно спросил он.

— Я уговорю их, уговорю, они же хотят моего счастья, — прошептала Маша.

Она так и не сказала ему о том, что ее мать, в роду которой были цыгане, не раз предсказывала ей, что с Тухачевским ей не будет счастья и что, если она сойдется с ним, ее ждет неминуемая гибель…

В вагоне, когда поезд уже набирал скорость, Тухачевский, чтобы хоть немного отвлечься от раздиравших душу грустных мыслей, набросал текст телеграммы и, передав ее Вересову, устало попросил:

— Отправь срочно.

Телеграмма была на удивление короткой:

«Москва, наркому Троцкому.

Доношу, что из Пензы большая часть войск выслана на фронт. Командарм Тухачевский».

8

Как и всякий военный, а тем более военный, обладающий бешеным честолюбием, Тухачевский свято верил в силу и всесокрушающую мощь приказов — не тех, что отдаются устно и могут быть пропущены мимо ушей, а тех, что фиксируются на бумаге и требуют расписки лиц, призванных их исполнять, и потому никому уже не удастся отвертеться, оправдаться незнанием и снять с себя ответственность за невыполнение тех грозных требований, которые рождались в голове командующего и были запечатлены на бумаге.

И пусть это была совсем не та роскошная бумага, на которой витиеватой вязью волшебники писари на века фиксировали то гениальные, а то и вовсе бездарные приказы царских генералов, не та бумага с божественным хрустом, которую приятно и даже боязно взять в руки с должным почтением, — пусть бумага, на которой изображали свои приказы новоиспеченные красные командиры — все эти бывшие прапорщики, подпоручики, а то и вовсе безграмотные в военном деле рабочие и землепашцы, — все равно эти то синеватые, то желтоватые, то розоватые листы, в которые при старом режиме в лучшем случае заворачивали второсортные товары вроде кусков хозяйственного мыла, — все равно на этой бумаге были отображены те пункты и подпункты, которые требовалось безотлагательно осуществлять на поле боя. И пусть сам бой прошел совсем не так, как был коряво расписан в приказе, а порой и вовсе вопреки приказу, — важен был конечный результат: взятие того пункта, который было предписано взять. При этом никто не брал в голову количество потерь, никого не интересовало, какой ценой выполнен приказ, — Россия представала перед новоявленными командирами и комиссарами как территория, заполненная неисчислимыми людскими массами, которых, — какие бы потери ни несли войска, — хватит не только на эту, гражданскую войну, но и на все последующие войны как в этом веке, так и в грядущих тысячелетиях.

С первых же дней вступления в должность Тухачевский с безудержной страстью человека, дорвавшегося до власти, увлекся сочинением приказов, да и можно ли было, не издавая приказов — один грознее другого, — считать, что ты реально командуешь подчиненными тебе войсками? Уже в самом процессе издания приказов он находил сладостное моральное удовлетворение. Часто он лично писал эти приказы химическим карандашом, а перечитывая их, вслушивался в музыку строк, напоминающую стрекотанье пулеметных очередей, и заранее представлял себе, как эти строки влияют на ход боевой операции, как поднимают бойцов в атаку; как громоподобно вторят приказу артиллерийские орудия; как тяжелым перестуком колес по рельсам отзываются на приказ бронепоезда, набирающие скорость; как бешеным галопом несутся в кровавую рубку кавалеристы и как падают навзничь скошенные пулеметным огнем люди в погонах — тех самых погонах, какие еще совсем недавно красовались на плечах командарма.