Звезда Тухачевского

Умели писать придворные летописцы! Витиевато, даже местами вычурно, но так, чтоб сладко щемило в груди, нагромождая друг на друга «общие начала», «выработку верных понятий и стремлений» и другие туманные выражения с одной-единственной целью — подвести мысль к главному, ради чего и писалась сия бумага, — к верной службе сперва государю, а потом уж и отечеству…

Нежданно вспомнился директор кадетского корпуса Римский-Корсаков, родственник знаменитого композитора, генерал весьма просвещенный. И вообще в короткий миг воспоминаний вместилось многое.

Там, в корпусе, он, Михаил Тухачевский, фанатически любил фехтование, увлекался гимнастикой. Вспомнилось, как старшие кадеты издевались над младшими. «Кадет, кто вы?» — торжественно и сурово вопрошал старший, на что младший обязан был неизменно и стереотипно отрапортовать: «Я есмь зверь, чудище, обло, озорно, огромно, стозевно и лайяй». В голове вихрем пронеслась Александровка — суровое и милое училище; Арбатская площадь, вымощенная булыжником, церковь Бориса и Глеба, булочная Филиппова, где юнкера-сладкоежки лакомились свежайшими, тающими во рту пирожными… И конечно же перед глазами возник как живой Александр Иванович Куприн — любимый писатель, тоже александровец, правда вылетевший из «гнезда» гораздо раньше его, Тухачевского. Когда все это было, когда? В прошлом веке? В прошлом тысячелетии? До нашей эры? А может, только вчера?..

В молодых, по преимуществу, людях, стоявших небольшими группами у подъезда Симбирского кадетского корпуса, на мраморной лестнице и сидевших уже в актовом зале на чудом сохранившихся стульях, с трудом можно было признать офицеров; лишь наметанный глаз Тухачевского молниеносно оценил их выработанную годами муштровок выправку. Он сразу же представил себе их одетыми в ладную военную форму: этим все ставилось на свои места.

Что же касается собравшихся, негромко, но весьма оживленно обсуждавших между собой какие-то живо интересовавшие их вопросы, то многие из них вовсе не обратили внимания на Тухачевского, настолько его внешний вид и молодость не соответствовали высокому положению командарма; те же немногие, кто заметил его, поднимающегося по лестнице в актовый зал, даже и представить себе не могли, что это и есть тот самый командарм, который подписал грозный приказ об их мобилизации, возможно приняв его за адъютанта командующего, не более того.

Прозвучала команда, и офицеры поспешили в актовый зал. Там, за длинным столом, покрытым красной скатертью, уже сидело несколько человек, среди которых особо выделялся широкоплечий, могучего сложения бородач. Рядом с ним юный военный, которого кое-кто из офицеров принял за адъютанта, выглядел почти подростком.

Собравшихся вызывали по одному. Офицеры, чьи фамилии произносил бородач, привычно вскакивали со своего места и, мгновенно сбросив с себя тяготивший их груз штатского человека, четким строевым шагом, однако же не без внутреннего трепета подходили к столу. Первый вызванный громко отрапортовал бородачу:

— Ваше высокоблагородие! Штабс-капитан Стеблевский…

Бородач резким движением широкой ладони прервал его:

— Перед вами, штабс-капитан, не «ваше высокоблагородие», а товарищ. Это во-первых. А во-вторых, обращайтесь не ко мне, а к товарищу командарму. — Он кивком указал на Тухачевского, и по залу пронесся легкий, но вполне заметный шумок. — Что касается меня, то я — начальник штаба армии Захаров. Только что назначенный. Это в-третьих.

Штабс-капитан растерянно заморгал рыжими ресницами, переводя взгляд с Захарова на Тухачевского и обратно.

— Виноват… — извиняющимся тоном произнес Стеблевский.

— Вы не виноваты, штабс-капитан, — улыбнулся Тухачевский. — Вероятно, вину нам придется взять на себя. Вначале нам следовало бы представиться, чтобы не выглядеть перед вами таинственными незнакомцами. Впрочем, это сейчас не самое главное. Я прошу каждого из вас честно и откровенно ответить на мой вопрос: хотите ли вы служить в Красной Армии? Если вы отвечаете положительно, значит, готовы служить трудовому народу, служить России. Если отрицательно — значит, с народом вам не по пути. Вашего ответа ждет не только командарм Тухачевский, вашего ответа ждет новая Россия. Понимаю, что выбор не простой. Чтобы решиться ответить «да», нужно бесповоротно порвать со своим прошлым. А прошлое — это гири на наших ногах, пудовые гири.

— Сказать «да» — значит предать своих братьев! — зло выкрикнул кто-то из глубины зала. — Стать каинами!

Зал замер, ожидая, что сейчас грянет буря.

— Если вы честный человек — встаньте и повторите это еще раз, — поражая собравшихся своим спокойствием, громко сказал Тухачевский.

С минуту он помолчал, но ни один человек не ответил на его призыв.

— Клянусь честью, что вы не понесете никакого наказания. Тем более, что вашу реакцию можно понять и даже обосновать.

И тут из заднего ряда тяжело поднялся уже немолодой человек в офицерском френче без погон.