Звезда по имени Алголь

Когда старая и опытная сучка Муха приносила в очередной раз щенят, мы тотчас об этом узнавали. Прибегал ко мне, к примеру, запыхавшийся Пашка и, возбуждённо тараща глаза, сообщал, что нашёл в подвале Муху со щенками. И мы лезли в темноте с тусклым фонариком в вонючую пыльную нору под лестницей, ведущей из подъезда в подвал. И там, в самом дальнем углу, на каком-то прелом тряпье находили Муху. Под брюхом у неё копошились мокрые чёрные кряхтящие комочки. Сама мамаша дико, тревожно и испытующе глядела на нас горящими в луче фонарика глазами и сперва негромко предупредительно рычала. Не рычала даже, а как бы клокотала внутренностями. Она сдерживалась от настоящего рычания, боясь настроить нас против себя и своих детёнышей. Потом, пока мы поочерёдно брали в руки щенят, разглядывали, определяя мальчиков и девочек, примеряли к ним разные имена и распределяли, кто какого возьмёт на воспитание, она подобострастно старалась лизнуть наши руки. Мы прекрасно понимали этот язык жестов, который говорил нам: вы свои, я знаю, я доверяю вам, видите, я вся перед вами, я в вашей воле, и детишки мои беззащитны, но вы же ничего не сделаете им худого, я знаю.

Потом щенки подрастали и вступали в нашу компанию, и каждому находилось в ней место.

Одно нас огорчало: время от времени какая-нибудь из собак, а то и сразу несколько исчезали и уже не появлялись никогда. Так исчезли из нашей жизни Джек и Рекс. От взрослых мы слышали, что бездомных собак по ночам отстреливают. Убивают наших друзей!.. Это было так чудовищно, так не по-человечески, что верить в это не хотелось. Правда, стараниями Мухи ряды наших четвероногих братьев постоянно пополнялись.

Из всех наших затей мы особенно любили игру в пограничников и шпионов. Мы делились на две команды и делили между командами собак. Таким образом, были собаки пограничные и собаки шпионские. Первые бежали на поводке из бельевой верёвки впереди «пограничников», помогая тем отыскивать засевших в кустах или в подвале «шпионов». Вторые переносили спрятанные в самодельных ошейниках шпионские донесения. Правила игры все псы усваивали быстро. Только один барбос был на редкость бестолковым и совершенно не управляемым. Мы его не любили.

Это был длинномордый подросток, светлый, с тёмной полосой вдоль спины и короткой шерстью. Несмотря на небольшие размеры, в нём заключалась энергия десяти собак. А вот ума не хватило бы и на одну мышь. Он вечно путался под ногами, крутился юлой, задирался к другим собакам, носился взад-вперёд, как безумный. За это и кличку он получил соответствующую — Вьюн. Особенно нас сердило, что он приставал ко всем сучкам, не исключая Мухи, которая была его родной матерью. За что ему нередко от нас доставалось. Но это его не исправляло.

В играх он ничего не понимал и даже не пытался понять. Он всё делал не так, и мы с удовольствием прогнали бы его, если бы это было так просто сделать.

Один только Пашка всегда защищал его.

Как-то раз мы играли в пограничников и шпионов. Пашка был шпионом и прятался в подвале с Вьюном. Переживая за своего подопечного (как бы тот не оплошал) и сдерживая его буйную энергию, Паша сидел в засаде, навалившись на пса всем телом. Пальцами он сжал ему челюсти, чтобы собачья энергия не выплеснулась в виде громкого лая.

А в это время пограничники — я и Гришка — шли в темноте с фонарём и своими верными «пограничными овчарками». «Овчарки» вдруг насторожились и натянули поводки-верёвки. Да и сами мы с Грихой услышали какой-то слабый скулёж. Мы припустили вперёд, да так бы и проскочили мимо, как вдруг сбоку от нас распахнулись дверцы колодца-отдушины. Оттуда светлым комком выскочил Вьюн, волоча за собой вцепившегося в него Пашку. И пока мы скручивали и вязали руки шпиону, его пёс весело скакал вокруг нас и лизал морды нашим почтенным «овчаркам».

— Эх, ты, предатель! — выкрикнул Пашка чуть ли не со слезами.

С того дня Пашка перестал защищать Вьюна. И все его называли теперь «предательский пёс». Его награждали пинками, старались при делёжке дать меньший кусок, чем остальным (хотя он, разбойник, успевал урвать пайку у какой-нибудь нерасторопной собаки). Но как мы ни гоняли его, он всё равно не отставал от нашей весёлой компании. И всем давно хотелось как-нибудь проучить этого предателя по-настоящему…

Однажды мы отправились на карьер.

Это был средних размеров водоём с подозрительно зелёной водой (хотя мы в ней всё равно купались), с длинными мокрыми языками намытого песка и жёлтыми песчаными холмами по берегам.

Мы кидали друг в друга кусочками глины, а сопровождающая нас собачья братия носилась вокруг, грызясь игриво между собой и полаивая. Вьюн, как всегда, мелькал и тут и там. Хватал зубами какого-нибудь соплеменника и мчался в сторону, призывая догонять его. Скоро вся свора оказалась на другом берегу озера. Они как будто совсем забыли про нас.

А из-за горы в это время вышли два охотника с ружьями за спиной. Один был пожилой и хмурый, другой молодой, с весёлыми, озорными глазами.

— Ваши собаки? — спросил у нас молодой.

— Да, наши, — твёрдо ответили мы.