Звезда по имени Алголь

Так и решили. На следующем уроке я приготовился и стал ждать: сейчас Кудрик начнёт! Ждал, ждал — не начинает. Сидит, слюнявит палец и приглаживает им чуб.

— Ты что?! — набросился я на друга после звонка. — Почему не болтаешь?

— Почему-почему… — проворчал Валька. — Потому. Про что мне с ней болтать? С тобой — понятное дело, обо всём можно, а с ней?

— Про что угодно! — сказал я сердито. — Мели всякую чепуху.

Начался следующий урок, а Валька опять молчит, точно онемел. Тогда я кинул в него резинкой, чтобы он повернулся, и давай ему знаки всякие делать. Тычу пальцем в окно и изображаю двумя руками круг — мол, говори про солнце, про погоду. Потом попрыгал пальцами по парте, изобразив птичек. Ну давай действуй!

Кудрик шмыгнул носом, поёрзал на сиденье, наконец повернулся к новенькой и, кивнув на окно, что-то промямлил. Та посмотрела на него не то удивлёнными, не то испуганными глазами.

— Ну что? — подошёл я к другу после урока.

— Сказал ей, что, если в нашей школе террористы взорвут бомбу, нам придётся прыгать из окон на клумбу.

— И что она?

— Сказала, что не допрыгнет.

Назавтра дело пошло лучше. Валька шептал громко (как договаривались), так что я даже слышал некоторые слова:

— …а Мишка — р-раз! А оно как шарахнет! А мы бежать! А Мишка…

Молодец!

В тот день Кудряшов заработал три замечания в дневник, и Тина Николаевна сказала, чтобы он пригласил в школу кого-нибудь из родителей.

— Ещё немного, и меня из школы выпрут, — пожаловался он мне. — А ей хоть бы хны!

— Балбес, ты один болтаешь. А ты к ней приставай, спрашивай чего-нибудь, чтобы она тоже болтала, — поучал я.

Дни стояли весенние. Валька с Викой сидели против окна, и когда солнце озаряло их головы, то казалось, волосы на них вот-вот вспыхнут и мне придётся их тушить.

Кудрик шептался теперь с соседкой постоянно, у него это получалось совершенно натурально. Уже и Вика получила несколько замечаний, и я ждал: ещё малость — и их рассадят.

Как-то в эту пору я взял у Вальки тетрадку по русскому языку, чтобы сверить домашнее задание. Я листал тетрадь друга, с удовольствием отмечая, что его почерк очень похож на мой, как вдруг изнутри выскользнула на парту фотография. Из тёмной глянцевой глубины, чуть склонённое набок, на меня глядело девчоночье лицо. Лицо Валькиной соседки! Какое-то время я смотрел на изображение, пока мне не показалось, что стыдно так пристально рассматривать человека, даже на фотоснимке. Я прикрыл фотографию ладонью, но сквозь пальцы выглядывал лукавый, как мне чудилось, глаз.

И тут до меня дошло: Кудрик в опасности! Я слышал, что мужчина, влюблённый в женщину, становится сам не свой, ему тогда и на друзей, и на всё на свете наплевать. Я вспомнил, что Валька давно уже не спрашивает меня, о чём ему говорить с напарницей. Да и вообще он стал какой-то не такой…

Я покосился в их сторону. Из-за Кудрика был виден лишь краешек Викиного лица и уголок глаза. И в этом уголке как будто искрилась насмешка и торжество.

Шёл урок ОБЖ. Тина Николаевна развесила плакаты. Люди на плакатах были похожи на розовых пластмассовых кукол с лицами, которые не меняют выражения, даже если поблизости что-то горит или взрывается. Я по старой привычке повернулся в сторону Кудрика, чтобы вместе посмеяться над этими плакатами. Но…

Валька, как всегда, о чём-то оживлённо шептал соседке. Вика тихо смеялась, опустив голову и прикрывая ладонью рот. Потом она принялась что-то писать и один раз блеснула глазами в мою сторону. Валька сложил её листочек и бросил мне.

Аккуратным, похожим на взрослый, почерком на кусочке бумаги было написано: «Валентин говорит, что в случае опасности ты его спасёшь. А меня?».

Она что, издевается? Мне захотелось пожевать эту записку и залепить ею Кудрику в лоб: зачем он, дурак, рассказывает девчонке о наших делах? Я рассерженно скомкал бумажку и бросил под парту.

Но потом мне всё вспоминалась эта записка. В самом ли деле Вика желала, чтоб я её спасал?

С того дня я стал следить за Валькиной соседкой. Делая вид, будто смотрю в окно, я украдкой приглядывался к ней, объясняя себе это тем, что хочу узнать, чем она так подействовала на моего друга. Вроде бы ничего в ней особенного: всё, как у всех. И всё-таки было что-то такое, отчего она казалась лучше других…

Нет, говорил я себе, хватит думать о ней. Пора подумать о друге. Но почему-то о друге как-то не думалось. Я пробовал, как раньше, вообразить, будто спасаю Кудрика во время землетрясения или пожара, но вместо Вальки мне представлялась Вика. Я нёс её на руках сквозь дым и огонь, сам израненный, а она прижималась ко мне со страхом и благодарностью. Замечтавшись, я видел всё новые и новые катастрофы: чудовищное наводнение, такое, что вода достигает окон второго этажа и обрушивается водопадом прямо в класс; или извержение вулкана рядом со школой, так что потоки лавы перекрывают все пути к отступлению. Или нападение террористов, чем нас не раз пугали учителя. И неизменно, проявляя невероятную ловкость и силу, я, точно герой фильмов-боевиков, выносил на руках Вику.