– Чрезвычайно счастлив, мадемуазель! – Личико Липского выразило самый искренний восторг. – У меня к вам поручение. Нынче утром в мой магазин явился молодой человек, пожелавший остаться неизвестным, и оплатил все расходы на пошив для вашей милости пяти полных туалетов по вашему выбору, начиная от платья любого угодного вам фасона и кончая носовыми платками и даже головными шпильками.
Театр – кажется, даже его стены! – сделал сдавленное «ах!» и умолк.
– Очень деликатный молодой господин! – с восхищением воскликнул Липский. – Он весьма заботился о вашей репутации, мадемуазель Нечаева, и более всего пекся о том, чтобы никто не истолковал его заботу о вашем гардеробе как покушение на вашу честь. Он говорил, что это исключительно дань вашему таланту. – Липский достал из жилетного кармана листок плотной бумаги и помахал им в воздухе. – Это письмо сего господина вам, мадемуазель. Он, впрочем, просил меня не давать сего письма вам в руки, чтобы никто не мог истолковать это вам во вред, чтобы ни тени подозрений о ваших несуществующих отношениях ни у кого появиться не могло. По его просьбе я сам зачитываю это письмо: «Вы необыкновенно талантливы, мадемуазель, поэтому прошу принять сей дар не красоте вашей, а именно таланту. Ваш преданный поклонник, пожелавший остаться неизвестным».
Пока Липский читал этот краткий текст, все, как зачарованные, глаз не могли оторвать от листка. Бумага была, очевидно, очень дорогая, изысканного белого в прозелень оттенка, со странными бледными виньетками, разбросанными тут и там: перекрещивались словно бы латинские S и P, а впрочем, очень может статься, какие-то другие буквы, ничего наверное сказать невозможно было, настолько причудливо они выглядели.
Прочитав, Липский спрятал листок обратно в карман.
– А теперь, – сказал он, – мадемуазель Нечаева, соблаговолите сообщить мне, когда вы изволите явиться для выбора тканей, фасонов и на первую примерку в мой магазин?
«Неужели Хвощинский придумал это?» – мелькнуло в голове Анюты. Она чуть покосилась на Митю Псевдонимова. Судя по тревожному блеску его глаз, ему пришла та же самая мысль. Похоже, тревожила она и Блофранта Аксюткина, потому что он вскочил с кресла и озабоченно спросил:
– Убеждены ли вы, господин Липский, что заказчик ваш – человек молодой?
– Уверяю вас, что у меня весьма наметанный взор, – вежливо отозвался галантерейщик. – Я с точностью до вершка могу снять мерку с человека просто на глазок, ну а возраст угадываю, не ошибаясь и на месяц, не то что на год. Господину сему двадцать четыре года с половиною, ни больше ни меньше! Конечно, не мальчик уже, однако и стариком его назвать никак невозможно! Ну так что вы решили, мадемуазель Нечаева?
– Я не могу принять этот подарок, – ответила Анюта, находившаяся в полном смятении.
Театр снова сделал потрясенное «ах!», а Наденька Самсонова подалась несколько вперед, словно хотела воскликнуть: «Зато я готова его принять!» – но все же ни слова не промолвила, сумела удержаться.
– Что за глупости! – рассердился директор. – Это ни в какой голове не укладывается – так манкировать добрым к себе отношением! Нечего и говорить о том, что вы все примете. Но уж ежели сей великодушный дар так оскорбляет вашу непомерную стыдливость, пусть все эти туалеты после премьеры перейдут в театральную костюмерную и таким образом сделаются даром неизвестного зрителя N-скому храму Талии и Мельпомены.
– Ну, коли так... – в один голос сказали Блофрант с Мальфузией и умоляюще воззрились на Анюту: – Варенька, скажи, что ты согласна!
Анюта посмотрела на Митю Псевдонимова. Вид у него был не слишком довольный, но все же он кивнул, и тогда она сказала:
– Хорошо, господин директор, как вам будет угодно.
– Соблаговолите оказать мне честь, мадемуазель Нечаева, и подойти ко мне, – сказал любезнейший Липский. – Мы оговорим с вами время вашего визита в мой скромный магазин.
Анюта пошла со сцены, а директор повернулся к онемевшей Наденьке Самсоновой и воскликнул:
– Вот что такое истинный талант! Он вызывает к жизни благородные душевные порывы! Учитесь, госпожа Самсонова! Мадемуазель Нечаева на сцене без году неделя, а уже внесла такую лепту в наше процветание! А некоторые невесть что из себя корчат, а что проку в их ужимках для процветания родного театра?!
Наденька окинула всех ненавидящим взором, подобрала юбки и кинулась за кулисы.
Все было ужасно, так ужасно, что никакого воображения не хватило бы представить себе такую кару! Откуда она взялась, эта Варька Нечаева, откуда свалилась на бедную Наденькину головушку? А всё эти уроды Аксюткины, эти Блофрант с Мальфузией, эти коротконогие карлики в два вершка ростом каждый! Наденька в пылу гнева подзабыла, что и сама-то едва достигала ростом двух вершочков...[8]