Звезда на содержании

Мало, мало их когда-то тетя Лина, старшая Наденькина подружка и покровительница, травила, эх, жаль, что она спилась и была выгнана из театра, одной Наденьке с Аксюткиными никак не справиться. Заедят они ее, как пить дать заедят... особенно вкупе с этой Варькой. Боже мой, что в ней нашел Сереженька! Изменщик, негодяй! И с каких подходцев начал! Письмо, это письмо в «Дамскую радость»...

Да, щедрый покровитель, который вдруг отыскался у Варьки Нечаевой и написал секретное письмо Липскому, был анонимом и инкогнито для всех, кроме Наденьки. Она тотчас узнала этот листок, эту особенную бумагу. У нее самой хранилась записочка на таком же листке, в котором Сереженька извещал ее о месте и времени свидания... Наденька берегла тот листок пуще глаза. То, что ей, провинциальной актрисульке, была послана записка на такой дорогой, дорожайшей бумаге, верже или веленевой, а может быть, даже александрийской, с бледными водяными знаками в виде двух букв – S и P, которые означали первые буквы имени и фамилии Сергея Проказова, если писать их по-латыни, – это поднимало ее над пошлым, унылым миром, делало особой значительной, ведь на такой бумаге не стыдно записочку княгине написать, графине, принцессе! Одного этого было довольно, чтобы Наденька ощущала себя особой избранной. Ради любви такого красавца, молодца, удальца, такого богача, удачника, счастливчика, идола женского, каким был Сережа Проказов, Наденька была готова на все, на все! Второго такого женского любимчика свет не видывал, вот разве что Митя Псевдонимов мог с ним сравниться, но Митя был монах, аскет, а Проказов – совсем наоборот! Наденька ради него мигом отставила всех прежних своих поклонников и даже господина Хвощинского. То есть его-то в первую очередь. Потому что Проказов был молод и неутомим, а Хвощинский уныл и скучен... и не только в беседах! Наденька любила веселиться не за одним лишь пиршественным столом, но и в алькове, но жизнь, оказывается, состоит не только из веселья, а из расчета тоже. Она ждала, что Сереженька, услышав о подготовке премьеры, для которой Наденьке нужны новые наряды, не замедлит распахнуть перед ней свой кошелек, однако он ничего подобного не сделал и принялся сначала избегать даже разговоров на эту тему, а потом и вообще свидания с Наденькой прекратил. Ах, как она страдала! Как теперь понимала тех людей, которые советуют девушкам следовать не зову сердца, но прежде всего гласу рассудка! Вот если бы она не покинула почтенного, порядочного господина Хвощинского ради этого вертопраха, уже давно бы смотрела свысока на эту выскочку Нечаеву!

И вот теперь у Варьки будут наряды, и туфельки, и ботинки, и омбрельки, и даже шпильки новые, а у нее, у Наденьки Самсоновой, нет! У нее ничего не будет! Останется она играть в старье, да еще спасибо скажешь, коли не отстранят от роли! А что, такое вполне может быть. Возьмет да и пригласит директор какую-нибудь гастролершу! Да уж лучше пусть чужая играет, чем в старье краснеть рядом с расфуфыренной Варькою! Ох, нетушки, этого допустить нельзя! Нельзя-то нельзя, а все же что делать, что делать-то?

Наденька готова была биться головой об стену от отчаяния! Она даже приостановилась в сенях и приложилась к обитой штофом стенке. Что-то зашуршало у виска, словно пробежало быстро, и Наденька брезгливо отодвинулась.

Да ну, противно, там небось, за штофом, тараканы развелись, еще раздавишь ненароком, когда колотиться головой будешь, а он как захрустит...

Наденька, передернувшись и возненавидев Варьку еще пуще, выскочила на крыльцо и, торопливо спустившись со ступенек, ринулась прочь от театра по Большой Печерской улице.