— Не ставят, говоришь? Но на улице-то помогают?
— Если бы, господин хороший, если бы! Сами видите, здоровьем пышет, дубина этакая! А в моем деле чем щеки тоньше, тем доходы больше. Вот помру в одночасье, на кого все это останется? Все, тяжким трудом заработанное…
— Помрешь сейчас — мне проку не будет. Казна все опечатает и заберет. Да может, и к лучшему… — Юноша косо посмотрел на клетки. — Спать будем спокойнее.
— И как скоро совершеннолетие? — Спросил я.
— Как весна закончится.
— А до той поры, значит, почитать и любить отца надо?
— Значит так. — Последовал новый плевок.
— И в здравии, и в болезни?
— Да уж как водится.
Я подошел к одному из загонов. Собаки при приближении человека, да еще незнакомого, испуганно разбежались по углам, а когда в моих руках оказалась увесистая палка, казалось, и вовсе затаили дыхание, ожидая чего-то ужасного даже по их искалеченному соображению.
— В здравии и болезни, стало быть… В первом твои дети явно преуспели. А как насчет второго? Не желаешь проверить?
Утренняя заря означала для меня не окончание службы, а возвращение на оную, потому что позволить мне отоспаться никто не собирался. Снадобья помогали обходиться без сна и большее время, это правда, но не было никакой нужды, кроме злобной обиды, отправлять меня с очередным Ведущим в унылое странствие по городским улицам, хорошо хоть, не столь убогим, что принимали меня ночью.
Намерение подать прошение в городскую стражу, и до сего дня не слишком четкое и согревающее душу, рассеялось полностью вместе с утренним туманом. Странно, я ведь не увидел ничего нового: мздоимцев полно на любой службе. Так почему с отвращением коснулся серебряного шитья, снимая накидку? Потому что словно всю ночь напролет смотрел в кривое зеркало.
Не длинноворсые ковры купеческих лавок, а грязная мостовая и дворы, на которых по щиколотку проваливаешься в дерьмо. Не угодливое понимание, а подчас искренний страх и безотчетное желание откупиться, только бы протянуть еще один лишний день среди отбросов. Не кошель, округливший лоснящиеся бока, а истончившиеся от бесконечных прикосновений медные монеты, пропитанные трудовым потом протягивающих их ладоней. Все то же самое, если заглянуть на изнанку, но… Кому она нужна? Меня вполне устраивает то, что я вижу с лицевой стороны. Уж лучше оставаться служкой в чистеньких коридорах Наблюдательного дома, чем хранить покой Сальных и прочих засаленных кварталов!
Впрочем, место служки еще нужно заработать, но тут придется постараться совсем немного. К примеру, пойти сейчас к Лаолли и повиниться со всем прилежанием, на какое только способен. И будет у меня бело-желтая курточка, на которой никогда не осядет уличная пыль, а еще будет гнусавый голосок, сообщающий…
— Сопроводителя Мори требует к себе эрте Управитель!
Что еще за новость? Рапорт Гирма уже дошел до начальства, и меня выгонят взашей прямо сейчас? Непредвиденное развитие событий. Хотя, с другой стороны, бумагу об увольнении мне вручили бы и так, а если вызывают пред светлые очи, значит, желают увидеть какое-нибудь представление. Предпочтительно покаянное.
В кабинете управителя Сопроводительного крыла я за все годы службы побывал, как и многие мои соученики, лишь один раз — на принесении присяги, поэтому входил в двери, предусмотрительно распахнутые служкой, со странной смесью волнения и тревоги. Причем смесь эта колыхалась одновременно между ребрами и по центру живота, что тоже не способствовало удерживанию невозмутимого вида. Но я старался. Видимо, старался чрезмерно, потому что Лаолли, поднявший на меня недовольный взгляд, скривился еще больше:
— И прекратите, наконец, строить из себя невинную овечку!
— Эрте?
— Что это такое, я вас спрашиваю?!
Он потряс в воздухе над столом листами бумаги, скрепленными печатным шнуром Цепи внутреннего надзора.
— Как все это понимать?!
Принявший изысканно-скучающую позу рядом со столом управителя худощавый мужчина в черном камзоле с бронзовым медальоном на груди, поморщился и коснулся правого уха, словно проверяя, осталось ли оно в целости и сохранности после того, как приняло в себя визг Лаолли.
— Думаю, эрте, нужно сначала поставить в известность, а потом уже спрашивать.
— Известность?! А то он ничего не знает! Может, это и вовсе всем нам приснилось?
Бронзовозвенник Малой цепи внутреннего надзора сделал глубокий вдох и продолжил, как ни в чем не бывало, словно управитель перестал существовать на этом свете еще минуту назад:
— Сопроводитель Мори, прошлой ночью вы находились в составе патруля городской стражи.
Вопроса во фразе не чувствовалось, но на всякий случай я кивнул:
— Да, эрте.
— И как проходило патрулирование?
— Как ему и следовало, эрте. Если и случилось что-то невместное, мне о том неизвестно.
Надзорный вздохнул еще глубже.
— Во время патрулирования вы отлучались примерно на четверть часа. По какой причине?
— По нужде, эрте.