Зулус Чака. Возвышение зулусской империи

Итак, через двенадцать лет он одолеет невежество с той же энергией, какую проявил при создании зулусской нации. «И тогда, – думал он, – зулусы смогут померяться силами с величайшими народами земли». К этому времени он будет располагать также «эликсиром», который продлит его жизнь за нормальные пределы, а это даст ему достаточно времени для осуществления всех его честолюбивых планов. Чака принял твердое решение никогда не вступать во вражду с англичанами. Напротив, он хотел связать оба народа самыми тесными узами, так как считал, что борьба между ними может только причинить вред обеим сторонам.

Таковы были мечты Чаки, которыми он поделился с Мбопой и Пампатой. Между тем Мкабайи не давала покоя Дингаану и Мхлангане. Используя весь свой яд, она неустанно призывала их собраться с духом и убить сводного брата. Оба они не раз отправлялись в Дукузу, чтобы действовать. Но, увидев атлетически сложенного колосса, с его сверлящим взором, они всякий раз чувствовали, что кровь их превращается в воду, а мужество замерзает. «Он грозен!», – шептали они и возвращались домой. Один, без стражи, без оружия, Чака продолжал внушать им ужас, хотя под кароссами у них были спрятаны укороченные ассегаи.

Снова и снова Пампата выговаривала Чаке за то, что он отказался от стражи. Премьер-министр Нгомаан умело поддерживал ее.

– Безумие превращать себя в мишень для врагов, – говорил он.

– А кто мои враги? – спрашивал Чака.

– Кто знает? – говорила Пампата. – Всякий, кто затаил обиду, честолюбец, стремящийся занять твое место, или человек, который боится тебя. Любой из них может стать твоим убийцей.

Чака смеялся.

– Мои братья не честолюбивы. Дингаан – тряпка и ни о чем, кроме женщин, не думает, а Мхлангана – слишком честный воин, чтобы замышлять что-либо против меня. К тому же я хорошо отношусь к ним – зачем же им меня убивать?

– А Мбопа?

– Он слишком напуган, чтобы действовать. Да и к чему ему вредить мне, когда я столько для него сделал?

– Возможно, кто-нибудь подстрекает твоих братьев и Мбопу. Говорит им, что вслед за другими ты убьешь и их. А страх придает отчаяние, как ничто другое.

– Кто же может подстрекать их?

– Сердце Мкабайи полно ненависти.

– Это ядовитая старая жаба, но весь яд у нее в языке, а сердце чистое. Вспомни, как она поносила беднягу Мгобози, но когда в день великого «вынюхивания» ей показалось, что он обречен, по лицу ее потекли слезы.

– И все-таки она ненавидит тебя. За убийства после смерти «нашей матери», когда ты погрузился во мрак.

– Но я уже вышел из «мрака». И ты это знаешь, Пампата.

– Верно. Но раз зажженный огонь не гаснет, пока есть топливо. А страх – топливо легко воспламеняющееся.

– Откуда ты все это знаешь, Пампата? Ну, вот насчет Мкабайи?

– Есть вещи, которые мы, женщины, узнаем сердцем, и слова тут не нужны.

– Хорошо, так что же я должен по-твоему сделать?

– Убей Мкабайи и Мбопу, а Дингаана и Мхлангану отправь в изгнание.

– Что! Убить сестру отца и моего личного слугу! Никогда я не наложу руку на родных или слуг.

Мхлангана, Дингаан, Мбопа! Последнее время они что-то слишком часто бывали вместе, и Чака стал задумываться над этим. Но он все еще не замечал никакой вины за своими братьями. В ночь на 21 сентября 1828 года он видел страшные сны. Снилось ему, что он мертв, а Мбопа служит другому королю! Проснувшись, он рассказал сон гаремной болтушке, с которой провел ночь. Она же час спустя поведала обо всем Мбопе. На него это подействовало как набат. Мбопа принялся точить оружие.

Чака явно становился подозрителен, но все еще не хотел принимать никаких мер. Мысль о том, что братья с Мбопой могут обратиться против него, не укладывалась в голове Чаки.

На следующий день после обеда к нему привели бывшего капитана стражи, обвиненного в преступлении, которое зулусский закон карал смертью. Отставной капитан, потерявший в боях руку, был признан виновным, и Чака приговорил его к смерти, но спросил, не имеет ли он что сказать до того, как приговор будет приведен в исполнение.

– Ничего, Могучий Слон. Хочу только поблагодарить своего короля за то, что он разрешил мне потерять руку, служа ему, и попросить о милости: перед смертью я хотел бы повидать своего ребенка.

– Где твой ребенок? – спросил Чака.

– На расстоянии броска копья отсюда.

– Тогда принеси ребенка сюда и убей в моем присутствии, прежде чем тебя уведут на казнь.

– Байете! – воскликнул капитан и ушел за ребенком.

Когда пораженный горем отец подвел ребенка к королю, глаза Чаки увлажнились.

– Нет, воин, я только испытывал тебя. Ты отдал за меня свою руку, и это смывает с тебя клеймо преступления. А за верность награждаю тебя тремя коровами. Ступай с миром.

В конце дня небо обложили густые тучи, предвещавшие первую в этом сезоне грозу. Свет солнца стал желтовато-зеленым, облака на западе заалели.

Незадолго до захода солнца в этот день, 22 сентября 1828 года[139], к Чаке прибыло несколько жителей Натала. Он посылал их в страну пондо и пограничные земли за журавлиными перьями, а также за шкурами обезьян, виверр и других животных для королевского гардероба.