Сали вздрогнул, поскольку что-то не то ударило его по заду, не то укололо; впрочем, совершенный пустяк. Правая рука опустилась было, чтобы потереть задетое место, но ощущение сразу же исчезло, он моментально забыл о случившемся и пошёл дальше ко входу в обувной магазин. Ему удалось сделать ещё с десяток шагов, а потом он почувствовал... ...что его правая рука начала дрожать. Он остановился, опустил удивлённый взгляд, попытался взять правую руку в левую...
...которая тоже дрожала. Что за...
...его ноги подогнулись, и он рухнул на бетонный тротуар. Коленные чашечки буквально врезались в бетон, и это оказалось больно, непередаваемо больно. Он попытался глубоко вдохнуть, чтобы преодолеть боль и растерянность... ...но не смог этого сделать. Сукцинилхолин успел полностью распространиться по его телу и прервал всю связь между головным и спинным мозгом и мускулами, осуществлявшуюся по нервным путям. Последним движением его тела оказалось закрытие век, и Сали, видевший, как его лицо с пугающей быстротой приближается к щербатому асфальтобетону, уже не увидел момента удара. Перед глазами у него оказалась темнота, вернее, розовый полумрак, потому что свет все же проникал сквозь тонкую кожу век. Его разумом очень быстро овладела растерянность, которая тут же начала сменяться паникой.
...но они не открывались. Что это такое?!
...он не дышал...
...и приказал себе вдохнуть. Как будто он нырял в плавательном бассейне и поднялся на поверхность после столь продолжительного пребывания под водой, что оно перестало доставлять удовольствие: вот он приказал рту открыться, диафрагме расправиться...
...но ничего не произошло!
А тело действовало по своей собственной программе. По мере нарастания концентрации двуокиси углерода в лёгких оттуда, минуя сознание, пошли команды к диафрагме: сдвинуться, растянуть лёгкие и набрать туда свежего воздуха взамен накопившегося яда. Но никакой реакции не последовало, и, получив эту информацию, тело самостоятельно ударилось в панику. Надпочечники резким выбросом насытили кровеносную систему — сердце все ещё работало — адреналином, и под влиянием этого естественного стимулятора его мозг перешёл в усиленный режим работы, разум прояснился...
Но признать его нереальным было невозможно.
Он продолжал приказывать себе начать дышать. Дыхание должно возобновиться. Он никогда не лишался способности дышать, значит, и сейчас она вернётся. Тут он почувствовал, что его мочевой пузырь освободился от содержимого, но возникшее было ощущение стыда немедленно смыла нарастающая волна паники. Он мог все чувствовать. Он мог все слышать. Но сделать он не мог ровно ничего, ничего вообще. Наверно, так мог бы чувствовать себя человек, застигнутый в личных покоях короля в Эр-Рияде голышом и со свиньёй в руках...
...а затем началась боль. Его сердце отчаянно билось, уже чаще 160 ударов в минуту, но оно могло лишь посылать в его сердечно-сосудистую систему неоксигенированную кровь, и в этих безнадёжных попытках сердце, единственный по-настоящему активный орган в его теле, израсходовало весь свободный и весь резервный кислород, имевшийся в организме...
...и лишённые кислорода старательные клетки сердца, неподвластные парализующему токсину, который сами же разослали по всему организму вплоть до мельчайших капилляров, начали умирать.
Это была самая ужасная боль, какую только может испытывать тело — когда клетки начали умирать, начиная с сердца; сообщение об опасности немедленно распространилось по всему телу, и теперь клетки умирали тысячами, а ведь каждая из них была связана с нервом, и нервы кричали мозгу, что происходит смерть, что смерть ширится...