Зубы Хроноса

Осторожными шагами мы начали отходить, все время оглядываясь на Джима, который смотрел нам вслед.

Луна освещала странную улыбку, запечатлевшуюся на его лице, и мне показалось, что лучи спектра, которые играли вокруг гриба, когда мы увидели его у подножья дерева, сияли теперь за его плечами, хотя они и находились в тени. Я не знаю, как он покинул укрощенное животное, но через несколько секунд он присоединился к нам, и Нгала быстро пошел вперед. Мы не обменялись ни словом. Я думал о том, наделил ли яд гриба и меня, проглотившего меньше, чем Джим, той же силой, которую он только что продемонстрировал.

Мы шли по разрушенным улицам к месту, вероятно, известному Нгале. Когда-то его предки воздвигли эту глиняную крепость, и воспоминание об этом сохранилось в легендах, которые мы надеялись подкрепить материалами раскопок. Такова была цель нашей экспедиции, но я не поручился бы, что у Джима не было и каких-то других, одному ему известных целей. Я уже сказал, что видел в Нгале участника подпольного политического движения, которое ни для кого не было тайной, и его доверие к Джиму казалось мне подозрительным. Мне хотелось понять, что предлагал ему Джим, почему ему пришлось так настаивать и почему Нгала медлил согласиться?

— Куда мы идем? — спросил я.

— Сейчас пришли, — ответил Нгала.

Улица расширилась и перешла в площадь, заросшую кустарником. Я увидел большое здание в форме эллипса; вдоль переплета его дверей, сохранившегося нетронутым, бежал зигзагообразный орнамент, поражавший блеском и белизной. Когда я вгляделся в него, мне показалось, что он движется.

— Подождать, — прошептал Нгала.

Стоя рядом с Джимом, я видел, как он вошел в здание, откуда скоро вернулся, неся красный там-там. Мне бросился в глаза его орнамент. Это был музейный экспонат, предмет по меньшей мере трех-четырехсотлетней давности. Кровавый глаз луны стоял прямо над нашей головой — огромный небесный двойник древнего инструмента.

— Человек-лнага, — с неожиданной торжественностью произнес вдруг Нгала. — Смотри прямо в глаза Нгала…

И ударил ладонями по там-таму, пробуждая его заснувший голос. Голова негра была высоко поднята, и в его глазе, раскрытом до невероятности, я вдруг увидел всего себя. На минуту я ощутил колебание — казалось, что-то предупреждало меня, запрещая слепо подчиниться ему, потом любопытство победило, и я снова взглянул на мелкое изображение, возникшее в расширившемся зрачке негра. Вероятно, Джим сделал то же.

Ладони Нгалы ритмично ударяли в там-там, но бой был уже иным. Если начался он медленно, словно негр с трудом сдвигал с места звуки, заключенные в древней коробке, то постепенно ритм учащался, не становясь, однако, монотонным. Каждый новый поток звуков поражал с новой силой: я никогда бы не подумал, что из этого примитивного инструмента можно исторгнуть такое богатство звучаний. Слышавший немало виртуозных номеров барабанщиков знаменитых джазов, я испытывал сейчас что-то совсем небывалое: казалось, я повис на этом ритмическом бое, словно бы каждый звук был ступенькой лестницы, по которой я невольно поднимался или опускался (я и сам не мог хорошенько разобрать), двигаясь к самой потайной дверце моего существа. Но новые удары вели меня к новым ступенькам, а настоящие двери, казалось, были еще далеко впереди. Никогда я не переживал такого странного вторжения в глубочайшие недра моего существа. В то же время мой образ на расширенном зрачке Нгалы затуманивался и стирался, словно бы я перенесся в иное пространство, чем то, координаты которого определяли до сих пор мое существование, словно реальность моего существования оказалась ущемленной, подорванной, словно какой-то странной силе удалось на время низвергнуть меня с этой поросшей кустарником площади, но я все же вернулся на нее упрямым усилием воли, которую все больше заглушало равномерное звучание там-тама. Я становился все более гибким, теряя свои исходные координаты, чувствуя как меня вырывает и уносит какой-то вихрь, в котором мое имя и индивидуальность растворяются до полного исчезновения, в котором тьма рождает хаос. Луна медленно плыла над нашими головами, потом исчезла, и тени начали сгущаться, придавая глиняным развалинам невыразимую мощь. Я не думаю, чтобы Нгала случайно сел так, что лунные лучи, падавшие наискось, светили ему в глаза. Больше не отрывая взгляда от его глаза, я понимал, что погружаюсь в него (теперь у меня уже не было ни малейшего сомнения в том, что я медленно, но неизменно спускаюсь по звуковым ступеням), понимал, что проникаю все глубже в зону тьмы, кардинально отличающуюся от привычной мне темноты. Удары там-тама звучали с глубоким драматизмом, это были краткие выкрики и раскаты грома, удивительно похожие на вмстрелы. Это были выстрелы.