Зубы Хроноса

— Не будь дураком, Верной! — сказал он своим обычным тоном. — Глаза тех, кто ест лнагу, становятся лнагой. Иначе как бы, по-твоему, мог догадаться Нгала?

Разноцветные волны, выгибаясь, складывались во все новые композиции, которым позавидовал бы любой художник-абстракционист.

— А мои? — спросил я глухим, словно чужим голосом.

— Представь себе… — сказал Джим. — Твои тоже…

Нгала, не решаясь подойти, смотрел на нас с суеверным почтением.

— Человек-лнага всесильный… человек-лнага уже не человек…

Я чувствовал, что звуки уже не вызывают прежнего волшебства красок. Теперь они казались мне более бледными, стертыми, и я подумал, не проходит ли это действие яда; но тут же понял, что звуки, превратившиеся в краски, просто заняли место красок, воплотившихся в звуках.

— Что еще готовит нам лнага? — спросил я с дурацким легкомыслием.

— Не относись к этому так легко, Верной…

Так как Джим сожрал отраву раньше меня, было естественно предположить, что он раньше почувствует ее последствия, и его слова заставили меня насторожиться. — Человек-лнага… — бормотал Нгала. — И луна… полная луна…

Его слова больше не подгоняли карусель красок.

Только глиняные стены поднимались передо мной, залитые лунным светом, и лишь теперь, когда игра разнузданных форм больше не отвлекала моего внимания, я начал постигать их необычайную красоту.

Передо мной была крепость — городок, обнесенный стенами. Я прошел в ворота, казавшиеся примитивной триумфальной аркой, и стоял на площади, окруженной многоэтажными зданиями с глиняными стенами, смотревшими на меня дырами окон. Крыши провалились, и там, где они когда-то опирались о стены, глина казалась источенной, изъеденной невидимой язвой времени.

Небесные воды прорыли себе путь через их рыжеватую массу, исполосовали их поверхность и унесли с собой деревянные и керамические орнаменты. Лишь желтая маска, вырезанная в стене, сохранилась там, куда ее поместила рука мастера. Все здания казались огромными усеченными конусами, странной коллекцией Вавилонских башен, перенесенных с «земли вод», а мы — тремя людьми, заблудившимися в лунном пейзаже.

— Мы должны попытаться, Нгала! — сказал Джим.

Негр уже немного опомнился. Это был здоровяк, которого дед Стюарт купил бы с закрытыми глазами, то есть, я хочу сказать, что дед Стюарт лучше всех мог бы оценить благородные мышцы и атлетическое сложение Нгалы. Конечно, времена были уже не те, да и мы находились не у себя в Джорджии, а на таинственной земле Африки, где Нгала, мечтавший изучать историю, был у себя дома. Поэтому он и появился у нас в лагере, предлагая свои услуги. Что касается меня, то я с первой же минуты предположил, что он должен быть членом одной из тайных организаций, борющихся за независимости, которых здесь было так много. Я знаю негров, жил среди них и у меня замечательная, — наверное, унаследованная — интуиция, помогающая разгадывать их черные души. Спокойное достоинство Нгалы могло объясняться лишь чрезмерной религиозностью или недавно приобретенным сознанием своей силы, и я склонялся к последней гипотезе. Только то совершенно неожиданное обстоятельство, что мы стали лнага, могло его так взволновать, вызвав из недр его существа атавистический страх или, может быть, всего лишь глубокое уважение к нам.

— Очень опасно, — колеблясь, ответил он, на таинственное предложение Джима.

— О чем речь? — спросил я.

Но Джим не удостоил меня даже взглядом.

— Ты веришь мне, Нгала?

— Веришь, — произнес негр и тут же добавил, как аргумент: — Белый человек, здесь…

В самом деле, я до сих пор не понимал, почему Нгала решился открыть нам место покинутого поселения, не известное ни одному белому. Но, сам того не желая, Джим помог мне в этом.

— Ты хочешь знать? Хочешь узнать, как погибла крепость… Ведь не зная своих корней, мы слабее листка, несомого ветром…

Он говорил с каким-то неестественным воодушевлением, даже не беспокоясь о том, успевает ли следить за ним Нгала. Пожалуй, лучше, чем несчастный негр, я понимал теперь причину, по которой Джим так старался изучить древнюю африканскую культуру и втянул в это дело меня, несмотря на недоумение и презрение, с которым приняли это мои родные. Нам нужна была поддержка дяди Гарри, сенатора, который, со своей стороны, прекрасно понял политическую выгоду, которую даст республиканской партии возможность жонглировать перед неграми-избирателями именем Вернона Л. Уоррена, «известного африканиста, выросшего и сложившегося на благородной земле юга».