Зримая тьма

В конце концов, военные власти под натиском бурных протестов газеты назначили следственную комиссию. Начальник патруля капитан Кребс в своих показаниях решительно отрицал появившиеся в печати голословные утверждения, будто его солдаты открыли огонь по машине Блашона. Комиссии были представлены пули, извлеченные из тела Блашона. Они не совпали по калибру с оружием армейского образца. Результаты расследования не успокоили «Эклерёр». Она еще больше усилила свою кампанию, пытаясь убедить общественное мнение в том, что Блашон был патриотом, принявшим мученическую смерть за свои убеждения от руки политических убийц, состоящих на службе у врагов Франции.

Начался уже сбор средств для увековечения памяти Блашона, и должна была состояться большая демонстрация, во время которой политическим деятелям, разделявшим его взгляды, предстояло выразить свою скорбь и негодование. Потом кампания вдруг прекратилась. В распоряжение газеты «Депеш», до сих пор тщетно пытавшейся конкурировать с «Эклерёр», попали документы, из которых следовало, что Блашон был судим за сотрудничество с немцами во время войны. Редакция газеты злорадно поспешила опубликовать фотоснимки этих материалов.

Затем поползли слухи, будто Блашон был связан с преступным миром и его убийство — обычная расправа бандитов, совершенная по мотивам мести. По общему мнению, он был замешан в убийстве Жозефа. Полиция разыскала брата Жозефа, скрывавшегося неподалеку от Эль-Милии. Он не дал удовлетворительного объяснения, почему он прятался все это время, и его — совершенно незаконно — продержали в заключении несколько дней, но потом освободили из-за отсутствия каких-либо улик, подтверждающих его причастность к убийству Блашона. Последнюю вспышку общественного интереса к этому делу вызвало опубликованное полицией сообщение о том, что, как установила экспертиза, Жозеф и Блашон были убиты из одного и того же пистолета. В результате обвинение в убийстве, выдвинутое против Мишеля, было потихоньку снято, и его приговорили к году тюремного заключения за организацию гражданских беспорядков.

Все слухи и сообщения слились теперь в одну романтическую легенду, под которой правда, казалось, была похоронена навеки. Через месяц уже нельзя было найти двух человек, придерживавшихся более или менее одинаковой версии о том, что произошло в памятную ночь на Либревильской дороге неподалеку от тускло освещенных домов Эль-Милии.

Были в этой тайне некоторые обстоятельства, которые, хотя и не меняли сути дела, но не переставали меня тревожить. Так, при последнем разговоре с Латуром, когда я зашел к нему проститься, меня поразило единственное замечание полковника о Блашоне, сделанное удивительно бесстрастным тоном.

— Разумеется, — сказал он, — в известном смысле мы избавились от многих неприятностей. Но не могу вам передать, как я мечтал увидеть этого негодяя на скамье подсудимых.

Знал ли он о кончине Блашона больше моего или больше того, что читал в газетах? Ни его поведение, ни тон голоса не давали каких-либо оснований для такого предположения.

Гораздо больше меня удивила Элен. В тот вечер, как только я вернулся в лагерь, она позвонила мне и сказала, что все же никак не может заставить себя встретиться с Блашоном.

— Стив, боюсь, что ты сочтешь меня ужасной трусихой, но я просто не в состоянии этого сделать. Я не могу довести дела до конца. У меня не хватает духу, — и повесила трубку.

Элен, должно быть, заперлась в своей комнате и отказывалась отпирать дверь, потому что, как рассказал мне на следующий день Боссюэ, посланные к ней два жандарма не могли достучаться и вынуждены были уйти ни с чем.

ГЛАВА XXII

Мое внимание привлекли цветы. За запотевшими стеклами теплицы, вмещающей крохотный уголок бразильского леса, в слюнявых губах диковинного цветка, похожего на рог, сделанный из белого воска, тонула муха.

Джи Джи вывел меня из задумчивости.

— Раз у вас будет несколько свободных часов в Алжире, я попрошу вас, Стив, заглянуть к одному человеку. Это грек, по фамилии Хазопулос. Я запишу вам. Он живет в Форт-Жорже. Не можете ли вы прихватить для него ящик сигар и передать ему мой привет?

— С удовольствием, — ответил я. — Будут ли другие поручения?

— Нет, не думаю. Во всяком случае, сейчас я не могу ничего вспомнить. Мэри будет очень огорчена вашим отъездом. Как жаль, что ее вызвали. Целый день она занимается этим планом восстановления арабских кварталов. Вы, может быть, слышали, что ее выбрали председателем комитета? Лично я подозреваю, что здесь сыграл некоторую роль тот факт, что наша фирма пожертвовала сто тысяч долларов

— Я бы этого не сказал. По-моему, Мэри любят и уважают за ее собственные несомненные достоинства.

— Во всяком случае, благодаря поддержке Мэри у них будет канализация.

— Да, на этот раз ей действительно есть куда приложить свою энергию. Между прочим, пожертвование этих ста тысяч долларов — довольно-таки ловкий ход со стороны компании.