Зовите меня Клах (3.5)

- Ага, еще простудится, а я не люблю пинать больных, - признался Стас в своем недостатке.

- Немотивированный гуманизм надо изживать. Каленым железом, - наставительно произнес я, подхватывая тяжелую тушу конезаводчика со своей стороны.

- Закрыто, - доложила Лана, подергав створки ворот и дверь рядом с ними, - Будем стучать?

- Не надо. Я тут одну штуку видел, - Стас свободной рукой очень ловко, не расстегивая доломана, извлек у Розмоклинского бумажник, открыл и вынул магнитную карту-ключ... одной, повторюсь, рукой. - Это Одесса, сынок, - снисходительно просветил меня Петров, заметив отвисшую челюсть.

Мне только и осталось пробормотать:

- Скрипач, говоришь? Ну-ну.

Контроллер пиликнул, негромко клацнул электронный замок, и мы вошли в дом. Это оказалась небольшая, хорошо освещенная, конюшня на четыре денника, в одном из которых кто-то глухо ворочался и всхрапывал, и с довольно большим свободным пространством перед ними. Сейчас занятым.

У протянувшегося вдоль левой стены верстака стоял плюгавый мужичок в замызганном и словно жеваном синем халате и набирал розоватую жидкость из медицинского вида бутылки в большой шприц. Второй синехалатник над чем-то склонился у правой стены. Вот его ни мужичком, ни плюгавым назвать было нельзя, пусть нам и было видно только мощный бритый загривок в шарпеевских складках и чуть не лопающийся на спине халат. Но это все не главное. Главное было в центре. Вернее, главная. Лежащая на боку в луже крови и слизи и судорожно дышащая кентавриха... нет, неприятное слово! Кентавра.

Судя по внезапно замершим Лане и Стасу, не я один был в шоке.

Мужичок у верстака повернулся на звук сработавшего замка и подслеповато прищурился, наведясь на золотое шитье доломана все еще бессознательной туши Розмоклинского.

- Шеф, - торопливо заканючил плюгавый, - Я же говорил им, шеф. Не выдержит ярмо на нормальных родах. А они, все посчитано, все посчитано! А оно не выдержало - тварь очухалась от боли, а колоть нельзя, пока роды! Она и орала, шеф! Но как только опрасталась, Цок ее слегка того, а сейчас уколем, и все тихо будет, шеф.

Не переставая говорить, плюгавый закончил наполнять шприц, выдернул иглу из резиновой пробки, ловко стравил воздух и, семеня, начал по дуге приближаться почему-то не к кентавре, а к нам. Заходя так, чтобы мы отвернули головы от шарпеистого амбала.

Может, у плюгадины что-то и получилось, если бы его напарник молчал. Но тот не сумел, заодно показав истоки и корни погоняла "Цок".

Нет, выпрямлялся и разворачивался он тихо, как бульдозер на видео с отключенным звуком, когда ждешь грохота дизеля и лязганья траков, а их нет, и это напрягает. К счастью (нашему) звук включился на третьем шаге амбала.

- Это цо? Это цо вы з хозяином зделали, утырки? Да вы знаете, цо...

Наверное, мы со Стасом в детстве ходили учиться в одни подворотни, просто сменами не пересекались. Потому как действовали с удивительной синхронностью, обретаемой долгими тренировками.

Раз.

Тушка конезаводчика в четыре руки швыряется в амбала. Ровненько так, без перекосов. Красиво.

Два.

Амбал роняет неизвестно когда и откуда вытащенную пружинную дубинку и ловит хозяина. За что сразу получает приз от Стаса: воздушные шарики. Точнее, по шарикам. Отчего тут же подавился воздухом. Ну, и бонус от меня опять трансформированным кулачком.

Амбал рухнул, погребая под собой хозяина. Можно сказать, собой прикрыл. Лишь бы не насмерть.

Три.

Пижонски хлопнув друг друга по ладоням, мы повернулись к Лане. Там тоже все было в порядке (спасибо зарядке). Плюгавыш скулит у ног великолепной Ланы, свернувшись буквой "зю", а Мрузецкая смотрит на него с нечитаемым выражением лица и поигрывает большим шприцем, наполненным какой-то розоватой гадостью.

- Вы чего развеселились? - сухо спросила Лана, не оборачиваясь.

Розмоклинского, Цока и, после короткого допроса, плюгавыша, оказавшегося зоотехником,мы связали, не забыв про кляпы, и сложили в свободный денник. Через один от второго кентавра. Мужчины. И пусть скажут спасибо, что не стали так же фиксировать растяжками. Ограничились тем, что примотали их к разным столбам. На всякий случай.

Даже не били.

Потому что за сотворенное с кентаврами "бить" - это ничтожно мало.

За то время, что мы возились с "хозяином" и подручными, кентавра так и не пришла в сознание, а кентавр уже никогда не придет. Покрытый жуткими шрамами, стянутый широкими и толстыми армированными лентами из синтетики, он непрерывно рвался из пут, хрипел и скалил крупные желтые зубы. Едкая пена покрывала его с головы до копыт, но страшнее всего были глаза, полные безумия и ярости. И застывшей боли, которая была сильнее и ярости, и безумия.

К деннику с кентавром мы подошли в последнюю очередь. Сначала вязали пленников, потом проверяли состояние кентавры и ее новорожденной дочки.

Это над ней склонялся Цок, когда мы вошли. Не знаю, что он там делал, но он даже не обтер ее. А девочке явно было плохо. Она и дышала-то с трудом и ее непрерывно сотрясала мелкая дрожь. К счастью, у Ланы был фамильный лечебный артефакт, который сработал. Девочка успокоилась, задышала ровнее и уснула.