Зов темной воды

– Может, Данченко? – осенило Лару. Она вдруг вспомнила, что именно такую фамилию носил дипломат, дававший в статье комментарии по поводу дела фон Штайнберга.

Дядя Боря утвердительно моргнул, а потом выдал очень длинную и, как всегда, маловразумительную фразу. Марк перевел:

– Дядя удивлен тем, что о Малыше кто-то через столько лет вспомнил. Он не слышал о нем с шестидесятых годов, а не видел и того больше… – Глаза Марка вопросительно округлились. – Это что за дела давно минувших дней, а, Ириска?

– Я должна найти его родственников, – ответила Лара.

– Зачем? – задал резонный вопрос Марк, на который она не успела ответить, ибо дядя Боря вновь подал голос.

– Что он сказал? – поинтересовалась Лариса у младшего Коцмана.

– Говорит, что у Данченко был сын. Дядя обшивал матушку Малыша, и та как-то поделилась с ним новостью, что у нее появился внук. Понянчиться только она с ним не успела, вскоре умерла.

– Как звали мальчика, не знаете? – спросила Лариса у дяди Бори. Тот довольно четко ответил «нет». – А не припомните, в каком именно году вы видели Егора Данченко в последний раз?

– В сорок шестом, – озвучил дядин ответ Марк. – Перед самым арестом Эллины. После ни разу.

– А в семьдесят первом?

Старик Коцман вновь сделал удивленные глаза.

– Он приходил в коммуналку в 1971 году. Тогда в квартире шел ремонт, помните? – Дядя Боря помнил, о чем не преминул сообщить своим привычным морганием. – В том же году он пропал без вести. Вы знали об этом? – Старик ответил отрицательно. – А между тем ваша коммуналка оказалась последним местом, где он побывал, до того как сгинул…

Дядя Боря вдруг очень взволновался. Лицо его задергалось, глаза нервно заморгали. Лара ужасно испугалась, решив, что у него приступ, но когда изо рта старика послышалась просто-таки пулеметная очередь трескучих звуков, успокоилась и обратилась к Марку с вопросом:

– Что он говорит?

– Да сам не пойму, – досадливо протянул тот. – Что-то о портфеле, найденном в прихожей после ремонта… – Он прислушался к дяде, который стал издавать более редкие и четкие звуки. – Он говорит, что Андромедыч обнаружил за вешалкой, той самой, за которой мы с тобой целовались, кожаный портфель с диковинным по тем временам кодовым замком. Будто бы он приходил к дяде, спрашивал, не его ли это портфель. А потом еще к Кузнецовым заходил, у тети Шуры тем же самым интересовался…

– Хозяин портфеля так и не нашелся? – уточнила Лара.

– Вроде бы нет. Теперь дядя думает, что коль Егор Данченко был в квартире, то портфель мог принадлежать именно ему.

– И где портфель сейчас?

– По всей видимости, у Андромедыча остался. Дядя как-то не интересовался, но по логике…

– Ясно, – сказала Лариса. А ясно ей стало то, что визита к старому пропойце не избежать. – Ну, спасибо, дядя Боря, за информацию, – искренне поблагодарила она Коцмана. – Вы мне очень помогли. До свидания!

Тот улыбнулся гостье. Лара улыбнулась в ответ. Ей всегда нравился дядя Боря. Он был добрым, веселым, интеллигентным и невероятно скромным человеком. Имея огромное количество медалей и несколько орденов (он ушел на фронт добровольцем, хотя по состоянию здоровья мог бы, как нынче принято говорить, «откосить»), он никогда их не надевал. Даже в День Победы. И не требовал ветеранских льгот. И не кричал на каждом углу, как Андромедыч: «Мы за вас кровь проливали!» Лариса, например, узнала о том, что дядя Боря воевал, лишь пять лет назад, когда увидела его документы. И была очень удивлена. Представить добряка Коцмана с оружием она не могла, как ни старалась.

– Уходишь уже? – услышала Лара обиженный голос Марка.

– Да, пора…

– А чайку попить?

– Извини, Марк, некогда…

– Ну, во-оот, – разочарованно протянул он. – А я, дурак, специально за твоими любимыми шоколадными вафлями в магазин бегал…

– Надо же! Ты помнишь! – удивилась Лара, которая уже сама забыла о том, какое пристрастие питала к «печенью в клеточку» в детстве. – Что ж… Значит, будем пить чай с вафлями!

Марк просиял и потащил Ларису в кухню.

За чаем они болтали о том о сем. Вспоминали детство. Марк заигрывал. Причем не шутливо, а по-серьезному. Когда же пошел ее провожать до двери, предпринял попытку Лару поцеловать. Ее это позабавило. Хотя попробуй это сделать кто-то другой, она могла бы и пощечину влепить. После того как вскрылось предательство мужа (она никак не могла себя заставить относиться к его измене по-другому), Лара обозлилась на всех мужчин на свете. Она понимала, что это несусветная глупость, но ничего с собой поделать не могла. Ей казалось, что злость эта не пройдет никогда и она уже не сможет никому довериться или кого-то полюбить…