Зов серебра

Елизаров был близко. Так близко, что она чувствовала исходящий от него запах мятной жевательной резинки. И тяжесть его рук на своих плечах тоже чувствовала. Не было лишь той мутной, темной волны, которая в таких случаях неизбежно накрывала Еву с головой и волокла за собой в пучину безумия, то самое, которое доктор Гельц деликатно называл кризом. На ней практически лежал незнакомый мужик, рассматривал ее, допрашивал. Это тебе не сантехник, который всего лишь подержал ее за руку, это намного, намного хуже. Так где же то чувство, когда с тебя заживо снимают кожу, а потом поливают обнажившуюся рану кипящим маслом?! Где мутная волна?! Где криз, после которого Еву теперь уже неминуемо снова запрут в психушке и больше никогда не выпустят?!

– Эй… – Он не просто лежал, давил и дышал мятной жвачкой, он еще бил ее по щекам. Не больно, но обидно. Всего лишь обидно! – Что с тобой творится, Хвостатая?!

С ней творилось что-то невероятное, но чужому человеку такое не объяснишь! Она и сама ничего еще толком не понимала. Нет боли, волны, криза! Нет подступающего безумия! Есть только Елизаров с его идиотскими вопросами. И осмелевшая, ошалевшая от этого чуда Ева совершила самый немыслимый, самый смелый в своей жизни поступок: она прикоснулась к другому человеку…

…Елизаровская щека была колкой от пробивающейся щетины, а застарелый шрам на подбородке превратился в белесую ниточку и почти не ощущался под подушечками пальцев. Губы вот ощущались – сухие и горячие, ресницы – длинные и щекотные, жесткие волосы, в которых пальцы запутались и попали в плен… Все это Ева могла чувствовать, все это вышибало из легких дух и вызывало восторг.

– Эй! – снова сказал Елизаров, накрывая ее пальцы своей шершавой ладонью. – Эй, Хвостатая, ты чего ревешь? Тебе больно, да?

– Нет. – Она не ревела, и ей не было больно. Определенно, с ней что-то происходило, но это не причиняло ей боли. Разве такое вообще возможно?!

– Что – нет? – Елизаровский палец прочертил дорожку по ее мокрой щеке. – А это что, по-твоему, – утренняя роса? И скажи мне, наконец, кто тебя так отделал?

– Ты все равно не поверишь.

– Все-таки попытайся объяснить.

Елизаров сначала ослабил хватку, а потом и вовсе оставил Еву в покое, даже отошел к окну. Наверное, решил, что она сумасшедшая и лучше бы держаться от нее подальше. Ну что ж, по сути, он прав.

– Где ты была этой ночью?

– Нигде. – И ведь не соврала. Если только к душевной болезни с непроизносимым названием не добавился лунатизм. А вдруг добавился?

– И в этом самом «нигде» ты сбила в кровь ноги, вымокла до нитки и вся исцарапалась?! – Елизаров ей не верил, и Ева его в этом не винила. Она бы и сама не поверила.

– Ты пришел меня допрашивать? – Со всеми сложными ситуациями ей помогала справиться злость. Если повезет, поможет и сейчас.

– Не я, а полковник Кирюша. – Елизаров поморщился. – И не тебя одну, а всех нас.

– Почему всех нас?

– Потому что Антон Палыч, если ты забыла, жил в этом самом замке. Потому что мы с тобой его вчера подвозили. Потому что его бездыханное тело нашли сегодня на рассвете на обочине дороги.

– И полковник подозревает в этом нас? – Ева встала, растерянно посмотрела на свои ноги. Елизаров тоже посмотрел и нахмурился. – Я не бегаю босая по лесу, – заявила она твердо, хотя никакой уверенности в этом у нее не было.

– Полковник подозревает всех, а вот я… – Елизаров не договорил, но Ева и так все поняла по его взгляду.

– Выйди, мне нужно привести себя в порядок! – велела она и отвернулась. – Не бойся, здесь достаточно высоко, я не стану выпрыгивать из окна.

– Он ждет нас в гостиной. – Елизаров двинулся к дверям и, уже взявшись за дверную ручку, вдруг спросил: – Ты наркоманка?

Ева бросила быстрый взгляд на свои руки. «Дорожек» от уколов уже почти не осталось, но он все равно их заметил. Как и тонкие рубцы на обоих запястьях…

– Я не наркоманка. И не суицидница… – Уходи!

Он больше ничего не стал спрашивать, наверное, и так все про нее понял, сделал выводы. Интересно, поделится он этими выводами с полковником Бойцовым или оставит для личного пользования? Он ведь на острове не просто так, не из праздного интереса. Ему тоже что-то нужно.

Полковник Бойцов, как и сказал Елизаров, сидел в гостиной. Его крупное тело едва помещалось в кресле, а журнальный столик, на который он положил папку с какими-то документами и на котором дымилась чашечка кофе, казался почти игрушечным. На присутствующих полковник смотрел мрачным взглядом и вид имел до крайности недовольный. Обитатели замка устроились кто где, но все на максимальном удалении от Кирилла Сергеевича.

– …И попрошу вас до выяснения обстоятельств не покидать город. – Полковник вздохнул, сделал осторожный глоток кофе, поморщился.

– Это безобразие! – тут же взвилась Стелла. – Это произвол! Жан, позвони кому-нибудь! Ты ведь не допустишь…

– Кирилл Сергеевич, – сказал Орда, недобро зыркнув на Стеллу, – вы подозреваете нас, что ли?

– Никого я не подозреваю, господин режиссер. – Полковник снова тяжко вздохнул.