Волосы – это антенны. Так говорил доктор Гельц. И не просто антенны, а нечто большее, почти такое же чувствительное, как подушечки пальцев, как слизистая и роговица. К Евиным волосам не мог прикоснуться никто, даже Гера. Потому она их никогда и не стригла. Как же можно состричь антенны?! И вот сейчас совершенно чужой человек вертит в пальцах кончик ее косы, а она ничего не чувствует. Совсем-совсем ничего! Злость и страх не в счет.
– Пусти! – Ева дернула себя за косу.
Он отпустил. Хорошо, что отпустил, потому что, возможно – нет, даже наверняка! – эта анестезия временная, и сейчас с ней случится то, что доктор Гельц деликатно называл кризом.
– Мокрые волосы, – повторил Елизаров, брезгливо вытирая ладонь о штанину.
– Я мыла голову. – А криз все не наступал и не наступал, пока на место злости не пришла растерянность.
– Не расплетая косу?
– Мне так удобнее. – Косу она перекинула через плечо, подальше от загребущих елизаровских лап. – Чего ты хотел?
– Я хотел кофе с пирожками, но сейчас это не имеет никакого значения. – Елизаров плюхнулся на ее незаправленную постель, провел ладонью по влажной наволочке, многозначительно хмыкнул: – Сегодня ночью произошло еще одно убийство…
Сердце ухнуло вниз, закатилось под кровать да там и осталось. Еще одно убийство…
– Где ее нашли? – Собственный голос показался чужим.
– Почему ее? – Взгляд Елизарова из расслабленного сделался колким и внимательным. – Нашли нашего милейшего Антона Палыча. Его закололи. Кстати, это не твоих рук дело? – Получилось совсем не насмешливо, а почти серьезно. Таким тоном задают вопросы следователи. Такой тон подразумевает незамедлительный и честный ответ:
– Не моих. Где его нашли?
– В лесу. Рядом с его машиной.
– Почему в лесу?
Елизаров молчал и внимательно, даже бесцеремонно пялился на Евину грудь. Она почти сразу поняла причину его интереса, и сердце, то, что до сих пор валялось под кроватью, перестало биться вовсе. На белоснежном халате проступали кровавые пятна. Кошачьи царапины могут быть очень глубокими, даже если кошка эта – всего лишь плод воображения или, что гораздо страшнее, бредовое порождение.
– Что у тебя там? – Ей казалось, что тон Елизарова уже исчерпал свою жесткость. Выходит, она ошибалась. У стали миллион оттенков, и любой из них может ранить сильнее булатного клинка.
– Ничего. – Ева попыталась отступить на шаг, но Елизаров оказался проворнее. И к тому, что она может оказать сопротивление, тоже оказался готов. А еще выяснилось, что единоборствами он владеет не хуже ее, а, может быть, даже лучше. Определенно лучше, потому что ему понадобилось всего мгновение, чтобы повалить ее на кровать, зажать между коленями и дернуть полы халата.
Все это страшное и невероятное уместилось в одно мгновение, которое сначала застыло, а потом растянулось, превращаясь в бесконечность. Самое страшное испытание в своей жизни Ева прошла несколько лет назад, это испытание придумал для нее доктор Гельц.
Сантехник, небритый, дурно пахнущий мужик, с молчаливого дозволения доктора Гельца взял Еву за руку. Взял за руку и сжимал ее ладонь в своей потной лапе целую вечность. Тогда она выдержала, не вырывалась, не пыталась ударить. У нее даже получилось улыбнуться сначала сантехнику, которого хотелось убить, а потом и доктору, которого тоже хотелось убить. Тогда вечность длилась и длилась, и Еве уже начало казаться, что ей проще умереть, чем пройти этот изуитский тест, а потом доктор Гельц сказал:
– Довольно, девочка. Я тебе верю!
Тогда у нее получилось! Выкрошенные пломбы не в счет, и истерика, которая приключилась с Евой за закрытыми дверями ее ВИП-палаты, тоже. Она доказала. Ей поверили.
С тех пор в ее жизни случались прикосновения. Сказать по правде, жизнь такая мерзкая штука, которая состоит не только из звуков, запахов и визуального ряда, но и из касаний тоже. Досмотр в аэропорту. Случайный прохожий, задевший локтем в толпе, хотя толп Ева тоже старалась избегать. Тренер по айкидо, который предупрежден о Евином состоянии и который учит ее защищаться, сведя личный контакт с противником к минимуму. А минимум – это не ноль, совсем не ноль! Все это было для нее по-прежнему тяжело, но мимолетность этих событий позволяла оправиться и жить дальше почти нормальной, разве что увеличив на время дозу тех таблеток, что прописал доктор Гельц. С этим можно справиться. А как справиться с мужиком, который придавил тебя всем своим весом к кровати и лапает?..
Доктор Гельц очень уважал дыхательные практики, сам уважал и Еву научил. Ведь получилось же у нее тогда с сантехником. С сантехником получилось, и с Елизаровым получится. Вдох… пауза… выдох… И пустота кругом… никого в этой пустоте нет… Никогошеньки!
– Что это? – Мыльный пузырь ее медитации проткнул голос Елизарова. Уже не такой колючий, а слегка растерянный. – Ева, открой глаза и ответь мне, что с тобой случилось?
– Руки… убери. – У нее получилось сначала заговорить, а потом даже открыть глаза.