Зов серебра

Плевать! Сейчас главное – достучаться! Заставить ее услышать, отсрочить неминуемый приступ, заставить действовать! Он ведь знает, как она умеет. Он знает, а этот выродок – нет. Только бы она услышала, только бы у него получилось пробиться к ней сквозь пелену подступающего безумия.

Получилось. Евины глаза, до этого тускло-серые, вдруг сверкнули серебром, и взгляд из беспомощного сделался осознанным, ясным, как ключевая вода. Она двигалась быстро, куда быстрее, чем любой из них мог себе представить. Роман тоже двигался. Дотянуться до пистолета, выждать, когда Ева уйдет с линии огня, выстрелить…

Выстрел позвучал до того, как Роман успел нажать на курок, сухой, словно щелчок, почти ненастоящий. Но его хватило, чтобы свалить Максимилиана с ног. Он рухнул на черные валуны, и окровавленный коготь с металлическим звоном упал рядом. Бесконечно долгое мгновение Роман наблюдал, как растекается на белой тенниске алое пятно, как удивленно и недоверчиво улыбается Максимилиан. Как Амалия, расхристанная, непохожая на себя, отшвыривает в сторону пистолет, падает на колени перед Максимилианом, прижимается к его виску своей мокрой от слез щекой, обнимает, баюкает, как маленького мальчика. Как, отдуваясь и матерясь в голос, быстрой трусцой спускается в котлован полковник Бойцов, мечется между Амалией и лежащей на земле Евой. Евой…

Все сразу ускорилось и завертелось, стоило лишь увидеть Еву. Она балансировала на самом краю, еще держалась, но уже готова была сорваться в пучину собственных кошмаров.

Он не позволил, подхватил на руки, прижал к себе, удерживая, успокаивая, уговаривая ничего не бояться. Роман все еще ничего не понимал, но наглым образом обещал, что все будет хорошо. Он готов был сделать что угодно, только бы она вернулась, посмотрела на него своим ясным серебряным взглядом.

И она посмотрела. Она даже сумела улыбнуться:

– Все хорошо, Ромочка. Я в порядке.

Она не была в порядке, но кошмары отступили, а с остальным они справятся. Справятся сразу, как только Роман разберется в происходящем.

Максимилиан умирал на руках у Амалии, и руки ее была красными от его крови. Его роскошные волосы тоже окрасились в красный, потому что она гладила его по голове этими самыми окровавленными руками, которые всего несколько мгновений назад сжимали пистолет. Она гладила и баюкала, и шептала, не переставая:

– Прости… прости меня, мой мальчик. Я виновата… Я так и не смогла тебя защитить…

Дождалась ли она прощения, сказал ли ей что-то Максимилиан, Роман так и не узнал. Наверное, нет, потому что Амалия вдруг прижала к себе бездыханное тело, завыла совершенно по-волчьи. Она продолжала выть, когда полковник пытался оттащить ее в сторону, вырывалась, кусалась и царапалась. Но он был мужчиной, и он оказался сильнее, он держал ее, прижимал к себе так же крепко, как Роман прижимал к себе Еву. Вот только Ева не сопротивлялась, Ева в происходящем, казалось, понимала больше остальных.

– Это был он, – сказала, с жалостью и болью глядя на Амалию.

– Он похитил тебя? – Значит, не Змей, беснующийся сейчас в подземной пещере, а вот этот рафинированный гений, по сути, еще совсем мальчишка. Похищал, убивал, держал всех в страхе.

– Он ее сын. – Девушка прижималась лбом к его щеке, и Евино дыхание щекотало его кожу. – Он сын Амалии…

* * *

Она хотела сказать! Собиралась объяснить Роману то, что уже знала, но он так сильно за нее боялся, что не слышал, не хотел слушать! А ведь теперь ей известна правда! Максимилиан ей рассказал.

Ему хотелось выговориться. Даже чудовищу иногда нужны слушатели. У него были зрители, которым он показывал свои страшные картины, обнажал душу, самые темные ее закутки, но они не понимали, не могли распознать в кровавых мазках его истинную суть. А Еве можно рассказать все, взять ее за руку и повести по лабиринтам своего безумия. Или поволочь силой, если станет сопротивляться…

– Они ее любили. – Максимилиан сидел на камне, скрестив по-турецки ноги, говорил с мечтательной улыбкой. – Отец, Бойцов, Горынычев. Они любили ее все, но только Горынычев пообещал ей невероятное – мое исцеление. Я ведь умирал и непременно бы умер, потому что мою болезнь не умели лечить тогда и не научились лечить теперь. А он пообещал. Нашел записи этого земского врача, прочел про Полозову кровь и стал искать дальше. Угадай, что он нашел?

– Зеркало. – Только зеркало могло превратить нормально человека в чудовище. Ева знала это наверняка.

– Правильно, зеркало! Он не просто его нашел, он в него заглянул и попался на крючок. – Максимилиан усмехнулся. – Он начал слышать голос. Или эхо голоса. Голос говорил ему, как нужно поступать, кого искать. И он нашел, сначала волчонка, потом тебя. Вы были носителями серебряной крови, которая была способна мне помочь. Вот только ее оказалось мало, слишком мало. Ее хватало только на контрольного пациента.

– Гордея?

– Да. Горынычев любил мою маму до безумия, сильнее собственного ребенка. А она до безумия любила меня.

– И она знала? Знала, что он с нами делает?! – Тонкий профиль, нитка жемчуга на идеальной шее, безмятежность во взгляде. Она знала?..