Зов пустоты

– Вас за это уже брали, но вы снова взялись за старое. Тюрьма вас не успокоила? И все то, что там делают с ребятами вроде вас? Вы что, правда хотите туда вернуться?

– Хрен ли делать, я по-другому не могу.

– О чем вы? О том, что вы хотите секса с детьми?

– Да. Я такой. Я не изменюсь. Не могу. Это никогда не кончится.

Лудивина отошла, пропуская коллегу и подозреваемого, и осталась стоять, уперев руки в бока и глядя, как на улице, у заборчика, собираются привлеченные шумом зеваки.

У нее в голове звучали слова педофила.

Бесконечно.

Вот он, неоспоримый вывод, тут же вернувший ее к другому делу – тому, что уже неделю занимало ее целиком.

В ту же секунду у нее в голове словно что-то щелкнуло.

Совершенно естественное заключение.

Очевидное.

Теперь она была уверена.

23

Голос Моррисси наполнял просторную гостиную пьянящей нежностью, отражался от колонн из коричневой стали, прокатывался по кованому металлу лестницы, скользил по полу и лишь затем терялся в густом ворсе ковров. Лудивина устроилась на удобном диване, держа в руках роман «Пилигрим» Тимоти Финдли: она внимательно вчитывалась в каждое слово, но все равно никак не могла сосредоточиться на смысле. Хотя книга казалась ей захватывающей, она так и не сумела забыть обо всем вокруг, увлечься сюжетом. Читатель – словно корабль, скользящий по волнам фраз, выплывающий из водоворота страниц. Но Лудивина чувствовала себя слишком плотно привязанной к своему телу, словно прикрученной к реальности, неспособной отдаться на волю воображения.

Весь ее день прошел в делах – они задержали педофила, поместили под стражу его самого и его сыновей, – а Лудивина все это время думала лишь об одном: как бы улучить момент и тщательно обдумать безумную догадку, не дававшую ей покоя с самого утра.

Когда ей наконец удалось дозвониться до Филиппа Николя, он неожиданно внимательно выслушал ее и, хотя это совершенно не входило в его обязанности, согласился выполнить данное ею задание. Вне всякого сомнения, он планировал завоевать кого-то из сотрудниц в Нантере, и потому охотно брался за любое дело, которое могло привести его туда.

Наступил вечер пятницы, но Лудивина вовсе не испытывала усталости, характерной для конца рабочей недели: напротив, она была крайне возбуждена, ее мозг словно кипел, чутко реагировал на каждую, даже самую незначительную мысль. После того как педофила отправили в Флёри-Мерожи, ей не пришлось даже уговаривать Сеньона: тот тут же уехал домой. Но Гильем почувствовал неудовлетворенность Лудивины, метавшейся по кабинету, словно тигр в клетке. Поняв, что она не может отвлечься от убийцы с железной дороги, он остался с ней еще на час: он прослушал последние записи с телефона вдовы Лорана Брака, но не обнаружил ничего интересного. После этого Лудивина сообщила ему, что хочет попросить полковника Жиана о создании отдельной группы, которая занималась бы исключительно этим делом; тогда Гильем напомнил ей, что это расследование все еще считалось первичным, на него еще не назначили судью и с официальной точки зрения оно никак не было связано с убийствами двух девушек.

Слова Гильема попали в цель: Лудивина поняла, что ей не следует с головой окунаться в дело. Она велела Гильему поскорее отправляться к молодой жене и вознаградить ее за долгую рабочую неделю, на протяжении которой они так мало виделись. Сама же она вернулась к себе, в Пантен.

Она с удивлением отметила, что Марк Таллек ей даже не позвонил – хотя она была уверена, что в преддверии выходных ему захочется подвести итоги их работы. Затем она вспомнила, что сама велела ему не приезжать и бросила трубку. Она испытала угрызения совести. Почему она всегда ведет себя с ним так агрессивно? Он начал открываться или, по крайней мере, делиться с ней данными, и у нее больше не было оснований обвинять его в том, что он действует в одиночку.

Лудивина вздохнула, понимая, что недовольна собой. Она уже знала, к чему все идет.

Не желая еще сильнее погрязнуть в собственных мыслях, она взяла в руки телефон.

– Вы уже вернулись к нашим баранам? – едва сняв трубку, спросил ее Марк чуть хриплым голосом.

– Я хотела извиниться перед вами за сегодняшнее утро, я повела себя не слишком вежливо.

– Ничего. Вы хотя бы его поймали?

– Сегодня он переночует в тюрьме.

– Хороший конец. Зачем вы звоните? Не только чтобы извиниться?

– Не только… – в замешательстве ответила Лудивина, сама не понимая, куда их заведет этот разговор. – На самом деле у меня сегодня было озарение насчет нашего преступника…

– Озарение? Как у медиумов в кино?

– Нет, ну что вы. Мне пришло в голову кое-что очевидное. Убийца с железной дороги не останавливался. Он не может остановиться. Он совершил два убийства за восемь месяцев, ему это явно пришлось по вкусу. Я уверена, что он на этом не успокоился и не ждал еще два года, чтобы затем убить Лорана Брака.

– Кажется, вы говорили мне, что на второй жертве остались следы его фрустрации, что «реальность не соответствовала его ожиданиям» – вот ваши точные слова. Возможно, второе убийство его надолго успокоило.