Зов ночной птицы

И вот однажды — в середине пятнадцатого года его жизни — к ним прибыл незнакомец с намерением найти толкового юнца, чтобы обучить его секретарскому делу. По такому случаю были отобраны пятеро самых образованных старших учеников; их выстроили во дворе, и приезжий двинулся вдоль строя, поочередно расспрашивая каждого. Но когда он подошел к Мэтью, первый вопрос был задан мальчиком:

— Сэр, могу я осведомиться о вашей профессии?

— Я мировой судья, — сказал Айзек Вудворд, и Мэтью быстро взглянул на Осли, стоявшего рядом с натянутой улыбочкой на губах и холодным безразличием во взоре.

— Расскажите о себе, молодой человек, — обратился к нему Вудворд.

Настало время покинуть приют. Мэтью понял это отчетливо. Пора было расширять горизонты — но даже там, во внешнем мире, он никогда не потеряет из виду это место и не забудет того, чему здесь научился. Он прямо посмотрел в лицо судье, в его тронутые печалью глаза, и произнес:

— Мое прошлое вряд ли будет вам интересно, сэр. Насколько понимаю, вам важно знать, смогу ли я быть вам полезен в настоящем и в будущем. Что касается этого: я могу говорить и писать на латыни. Я также неплохо владею французским. Я ничего не смыслю в судопроизводстве, но я быстро учусь. Почерк у меня разборчивый, память и внимание в порядке, вредных привычек практически нет…

— Не считая раздутого самомнения и чувства, будто он слишком велик для своих штанов, — прервал его Осли.

— Разумеется, наш директор предпочитает штанишки размером поменьше, — парировал Мэтью, по-прежнему глядя в глаза Вудворду. Он скорее ощутил, чем увидел, как Осли застыл на месте, едва сдерживая вспышку ярости; один из стоявших рядом юнцов успел подавить смешок, который мог бы стать для него роковым. — Как я уже сказал, у меня практически нет вредных привычек. Я могу быстро освоить все, что мне положено знать по должности, и секретарь из меня выйдет очень даже дельный. Так вы заберете меня отсюда, сэр?

— Этот мальчишка ни на что не годен! — вновь заговорил Осли. — Он скандалист и лжец! Пшел вон отсюда, Корбетт!

— Секундочку, — промолвил мировой судья. — Если он ни на что не годен, почему вы тогда включили его в число претендентов?

Лунообразное лицо Осли побагровело.

— Ну… потому что… видите ли, я…

— Я бы хотел взглянуть на образец твоего почерка, — обратился Вудворд к мальчику. — Напиши-ка мне… скажем… «Отче наш». На латыни, раз уж ты такой ученый. — Он повернулся к Осли. — Это можно устроить?

— Да, сэр. У меня в кабинете найдутся перо и бумага.

Директор бросил на Мэтью взгляд — который, будь он кинжалом, вонзился бы ему меж глаз по самую рукоятку, — после чего распустил остальных юнцов и направился к своему кабинету.

Когда по результатам испытания мировой судья убедился в том, что Мэтью может быть ценным помощником, они подписали документ о его передаче под опеку мирового судьи, после чего Вудворд заявил, что у него есть еще дела в других местах и что он вернется за мальчиком на следующее утро.

— Я рассчитываю найти этого молодого человека в добром здравии, — сказал Вудворд директору. — Отныне он мой подопечный, и я буду чрезвычайно недоволен, если этой ночью он пострадает в результате какого-нибудь несчастного случая.

— Вам не о чем беспокоиться, сэр, — натянутым тоном ответил Осли. — Однако мне потребуется плата в размере одной гинеи за то, что я предоставляю ему кров и стол вплоть до вашего возвращения. Ведь он теперь уже на вашем попечении.

— Резонно.

И полновесная золотая гинея — равная двадцати одному шиллингу, что было непомерно высокой платой за такую услугу, — перекочевала из кошелька Вудворда в протянутую ладонь Осли. Так было заключено соглашение, и такой ценой была куплена безопасность Мэтью.

Тем не менее за ужином в столовую нагрянул один из брутальных прислужников Осли. В наступившей тишине он прямиком направился к Мэтью и сцапал его за плечо.

— Идем со мной, — сказал он, и Мэтью ничего не оставалось, кроме как подчиниться.

Осли сидел за столом в директорском кабинете, где в лучшие времена сиживал Стаунтон. Помещение было замусорено, а оконные стекла покрылись слоем копоти. Осли раскурил длинную трубку от огонька свечи и сказал своему клеврету:

— Оставь нас.

Когда тот удалился, Осли молча продолжал курить, развалившись в кресле и буравя Мэтью темными глазками.

— Мой ужин остывает, — первым заговорил Мэтью, уже одним этим напрашиваясь на розги.

— Ты считаешь себя чертовски умным, да? — Осли затянулся и выпустил дым из ноздрей. — Прямо-таки умник из умников. Но ты далеко не так умен, как тебе кажется.

— Я должен вам ответить, сэр, или вы хотите, чтобы я молчал?

— Молчи. Стой там и слушай. Ты думаешь, что, перейдя под опеку судьи, ты сможешь мне как-то навредить, верно? Может, ты рассчитываешь обратить его внимание на некоторые из моих поступков?

— Сэр, — произнес Мэтью, — могу я порекомендовать вам хороший трактат о логике для чтения перед сном?

— Логика? А это здесь при чем?

— Вы сначала приказали мне молчать, а потом стали задавать вопросы, требующие моего ответа.