Зов ночной птицы

Мэтью прямиком направился к оставленному незапертым библиотечному окну в доме Бидвелла, распахнул ставни и поставил лампу на подоконник. Затем влез в окно — осторожно, чтобы не опрокинуть расположенный рядом столик с шахматами, — взял лампу и проследовал в свою комнату наверху. Он был расстроен тем, что не удалось найти никаких признаков пиратского клада, но возлагал надежды на завтрашний — точнее, уже сегодняшний — день, который мог указать верный путь в лабиринте головоломных вопросов.

Когда пятничным утром грянул петушиный хор, Мэтью пробудился и смог задержать в памяти лишь один отчетливый образ из уже тающего сновидения: разговор с Джоном Гудом о найденных монетах и его слова: «Мэй вбила себе в голову, что нам надо бежать во Флориду».

Он поднялся с постели и посмотрел в окно. Красное солнце вставало на восточном горизонте. Дождя не предвиделось, судя по светлым тонам немногочисленных облаков, которые, как галеоны на всех парусах, плыли в рассветном небе.

Флорида, подумал он. Испанские владения, откуда можно добраться до великих — пусть и ненавидимых англичанами — городов вроде Мадрида и Барселоны. А также до португальской родины Рейчел.

Он вспомнил слова Шоукомба: «Ты наверняка знаешь, что испанцы засели во Флориде, а это меньше семидесяти лиг отсюда. Они рассылают по всем нашим колониям своих шпионов, и те пускают слух, будто всякая черная ворона, улетев от хозяина во Флориду, станет там свободным человеком. Неужто никогда об этом не слыхал? То же самое испанцы обещают всем бандитам, убийцам и прочей мрази».

Семьдесят лиг, подумал Мэтью. Это примерно двести миль. И это не просто двухсотмильное путешествие. Как насчет диких зверей и столь же диких индейцев? С водой проблем не будет, но как насчет еды? Как насчет укрытия, если небесные хляби разверзнутся вновь? По сравнению с этим их недавнее бегство из трактира Шоукомба по раскисшей лесной дороге выглядело как идиллическая послеобеденная прогулка.

Но ведь некоторым удавалось живыми добраться до Флориды, преодолев при этом куда больше двухсот миль. Даже Мэй, в ее-то возрасте, без колебаний решилась на побег. С другой стороны, это была ее последняя надежда на свободу.

Ее последняя надежда.

Мэтью отвернулся от окна, подошел к тазику с водой на комоде и ополоснул лицо. Промелькнувшая в его голове — и даже не успевшая толком оформиться — мысль была самой нелепой и безумной из всех возможных. Он не имел никаких навыков охотника или следопыта и вдобавок гордился своим британским подданством. Нет-нет, надо сразу же подавить столь сумасбродные мысли и даже малейшие намеки на них.

Он побрился, оделся и через коридор прошел в комнату судьи. Очевидно, последнее снадобье доктора Шилдса оказалось действенным, поскольку Вудворд все еще пребывал в царстве сна. Потрогав его руку, Мэтью возрадовался: в течение ночи лихорадочный жар спал.

Завтракал Мэтью в одиночестве. Подкрепившись омлетом с ветчиной и чашкой чая, он вышел из дома. Предстояла еще одна непростая встреча: с крысоловом в его чисто прибранном гнездышке.

Утро выдалось теплым и солнечным, хотя порой и набегала тень от череды белых облаков. На улице Усердия он ускорил шаг, минуя лагерь Исхода Иерусалима, но ни пастыря, ни его родственничков нигде не было видно. Вскоре он достиг участка близ дома Гамильтонов, где стала лагерем актерская труппа. Несколько лицедеев расположились вокруг костра, над которым были подвешены три котелка. Дородный мужчина фальстафовского типа курил длинную трубку и, выразительно жестикулируя, что-то рассказывал двум своим коллегам. Женщина такой же, если не еще более массивной комплекции орудовала иглой и нитью, чиня шляпу с красным пером, а другая, постройнее, занималась чисткой сапог. Мэтью имел слабое представление о ремесле актеров, однако знал, что все роли на сцене играют мужчины; так что эти две особы, скорее всего, были актерскими женами, сопровождающими труппу.

— Добрый день, молодой человек! — приветствовал его один из лицедеев и помахал рукой.

— И вам добрый день! — кивая, ответил Мэтью.

Еще через несколько минут он добрался до умирающих садов. По-своему символично, что именно здесь решили казнить Рейчел: в данном случае правосудие оказалось таким же кривым и уродливым, как эти деревца. Мэтью взглянул на голое бурое поле, посреди которого высился отесанный столб для казни. Вокруг его обложенного камнями основания громоздилась куча из сосновых поленьев и вязанок хвороста. Еще одна куча дров лежала ярдах в двадцати от столба. Этот пустырь был выбран с таким расчетом, чтобы легко вместить всех городских зевак и чтобы при этом ни одна случайная искра не смогла долететь до окрестных крыш.