Зов ночной птицы

Мэтью осторожно подался назад с таким расчетом, чтобы пара других зевак оказалась между ним и кузнецом на случай, если тот вздумает оглядеться по сторонам. Одновременно Мэтью посетила мысль — преступная, но тем не менее весьма заманчивая — воспользоваться этой ситуацией для обыска сарая Хэзелтона, пока тот глазеет на пожар и вдобавок раскис от выпивки…

«Нет уж!» — сразу сказал себе Мэтью. Этот сарай, что бы там ни хранилось, теперь было больно даже вспоминать. Да ну его ко всем чертям!

Однако Мэтью знал самого себя. Он знал, что может приводить какие угодно доводы против нового визита во владения кузнеца и поисков того загадочного мешка — вплоть до вероятности повторной порки, — но все будет напрасно. Им уже овладело то самое неудержимое любопытство, которое, по словам судьи, действовало на него подобно крепкому напитку: «Чуть перебрал и уже теряешь рассудок». У него как раз был при себе фонарь, а тут и шанс представился. Если еще было можно найти столь ревниво охраняемую вещь, то этот момент был самый подходящий для поиска. Стоит ли рискнуть? Или стоит прислушаться к тихому голосу благоразумия и занести шрамы на своей спине в счет выученных уроков?

Мэтью развернулся и быстро пошел прочь от пожара. Один взгляд через плечо подтвердил, что Хэзелтон его так и не заметил: кузнец стоял на прежнем месте, вновь прикладываясь к своему кувшину. Между тем «совет присяжных» в голове Мэтью все еще не определился относительно будущих действий. Он знал, что сказал бы по этому поводу Вудворд, и знал, что сказал бы Бидвелл. С другой стороны, никто из них не сомневался в виновности Рейчел. А вдруг то, что прячет Хэзелтон, окажется как-то связанным с ее делом?

Собственно говоря, именно такой ход мыслей и побудил его в прошлый раз вытянуть мешок из-под сена. И тогда это было оправдано, учитывая обстоятельства. Но что он решит сейчас?

К тому времени, когда он достиг перекрестка, чаша весов склонилась на ту сторону, на которую и должна была в конце концов склониться. Мэтью еще раз оглянулся, проверяя, не идет ли следом Хэзелтон, а затем поспешил к его участку, освещая дорогу фонарем.

Добравшись до сарая, он поднял запорный брус и приоткрыл дверь ровно настолько, чтобы проскользнуть внутрь. Две лошади в стойлах начали беспокойно перебирать ногами при виде чужака с фонарем. Он сразу же направился в тот угол, где прежде обнаружил мешок, поставил фонарь на землю и начал рыться в куче сена. Но не нашел там ничего, кроме сена. Как и следовало ожидать, Хэзелтон перепрятал мешок в другом месте — либо в этом же сарае, либо еще где-нибудь, хотя бы в своем доме. Мэтью распрямился, подошел к другой куче справа от себя и пошарил там, с тем же результатом. Он продолжил поиски в глубине сарая, где холмики соломы, которую выгребли из стойл, были обильно сдобрены «конскими яблоками». Мэтью запускал руки в эту дурно пахнущую смесь, пытаясь нащупать мешковину, но безуспешно.

Однако пора было уходить — он и так задержался тут дольше разумного. Мешок, если он и был спрятан где-то в глубине этих залежей, на сей раз уже не найти. Вот тебе и удачная возможность!

Он поднялся с колен, взял фонарь и пошел к двери. Но на полпути что-то — предохранительный инстинкт или внезапное шевеление волос на затылке — побудило его остановиться и задуть свечу в фонаре, поскольку теперь не было особой нужды в свете, который лишь мог его выдать.

И на сей раз фортуна ему благоволила, ибо уже на выходе Мэтью увидел шатающуюся фигуру, причем совсем близко, — казалось, Хэзелтон вот-вот его заметит и с яростным ревом кинется на врага, замахиваясь кувшином. Мэтью застыл в дверном проеме, не зная, что делать: пуститься наутек или отступить вглубь сарая. У него были считаные секунды на принятие решения. Хэзелтон, опустив голову, вихляющей походкой двигался прямо на него.

Мэтью отступил. Быстро вернулся к дальней стене, лег плашмя, положив рядом фонарь, и начал лихорадочно закапываться в кучу соломы. Он успел сделать это лишь наполовину, когда дверь открылась шире и в проеме возникла массивная фигура Хэзелтона.

— Кто здесь? — пьяно прорычал он. — Будь ты проклят, убью гада!

Мэтью перестал двигаться и затаил дыхание.

— Я знаю, что ты здесь! Я запирал эту сраную дверь!

Мэтью не шевелился, хотя какая-то соломинка назойливо щекотала его верхнюю губу.

— Дверь была закрыта! — сказал Хэзелтон. — Я это помню!

Он поднял кувшин, и Мэтью услышал звучный глоток. Затем кузнец вытер губы рукавом и продолжил:

— Я ведь запирал ее, верно, Люси?

Мэтью догадался, что он обращается к одной из лошадей.

— Вроде бы запирал. Срань господня, как же я пьян! — Он грубо хохотнул. — Нализался в хламину, чего уж там! Как тебе это понравится, Люси?

В темноте он добрел до лошади и начал похлопывать ее по крупу:

— Моя милая девочка. Люблю тебя, так и знай.

Хлопки стихли. Кузнец помолчал, вероятно пытаясь уловить звук, который выдал бы присутствие в сарае постороннего.

— Есть тут кто? — спросил он уже не очень уверенно. — Если ты здесь, лучше покажись, не то с моим топором спознаешься!