Зов ночной птицы

— Тогда держи ключи. Как закончишь, не забудь запереть дверь и погасить фонарь.

Связка ключей перешла в другие руки, и Грин без промедления удалился. Линч подсыпал коричневого порошка на солому, сделав дорожки от стен до круга в центре камеры.

— Что это у вас? — поинтересовался Мэтью. — Какая-то отрава?

— Толченый сахар, — ответил Линч, — с толикой опия. Крысы от него одуревают и уже не так шустрят. — Он заткнул пробкой баклагу и убрал ее в сумку. — А ты, небось, на мою работенку заришься?

— И в мыслях не было.

Линч ухмыльнулся, слушая писк и возбужденное повизгивание крыс, которые уже учуяли предложенное угощение. Он натянул перчатки из оленьей кожи и привычным движением отсоединил острый наконечник от древка своего копьеца. Затем достал из сумки пугающего вида приспособление с пятью загнутыми лезвиями и начал, вращая, насаживать его на древко. Наконец две металлические скобы вошли в пазы, закрепив убийственную насадку, и Линч оглядел ее с нескрываемой гордостью.

— Видал где еще такую штуковину, парень? — спросил он. — Могу прикончить пару-тройку крыс одним махом. Сам до этого допетрил.

— Хитрая штука, тут не поспоришь.

— Полезная штука, — поправил его Линч. — Ее изладил для меня Хэзелтон. Он вообще мастеровитый, когда мозгой пораскинуть не ленится.

Он повернул голову на шум в углу камеры.

— Только послушайте их! Невтерпеж налопаться перед смертью!

Его ухмылка стала шире.

— Эй, ведьма! — обратился он к Рейчел. — Не ублажишь меня напоследок перед костром?

Она не снизошла до ответа и даже не пошевелилась.

— А ты, паренек, подвали вплотную к решетке и выставь свой штырь, — посоветовал крысолов. — Глядишь, она тебе и отсосет.

Линч гоготнул, когда лицо Мэтью залила краска, а затем подвинул скамью ближе к расчищенному кругу в центре камеры. Расположив ее подходящим образом, он снял с крюка у входа фонарь и поставил его на пол в нескольких футах от круга. После этого уселся на скамью, скрестив ноги и сжав обеими руками свою пятизубую острогу.

— Теперь ждать недолго, — объявил он. — Сейчас они распробуют сладкого дурмана и попрут вовсю.

Мэтью отметил, что при тусклом свете фонаря его бледно-серые глаза блестели как ледышки, напоминая скорее глаза призрака, чем живого человека. Линч заговорил вновь — негромким низким голосом, почти нараспев.

— Сюда, милашки и красавчики, набейте брюхо моим хавчиком.

Он еще дважды повторил этот призыв, с каждым разом все нежнее и певучее.

И вот наконец в гибельный круг вошла большая черная крыса. Она обнюхала ломтик картофеля, подрагивая хвостом, а затем схватила зубами зерно кукурузы и сиганула обратно во тьму.

— Сюда, сюда, — вновь завел свою песню Линч, уже почти шепотом. Он безотрывно смотрел на круг, ожидая, когда грызуны возникнут в поле зрения. — Набейте брюхо моим хавчиком.

Появилась вторая крыса, мигом стянула кукурузное зерно и была такова. Но третья двигалась уже не так резво, и Мэтью догадался, что на нее начал действовать подслащенный опиум. Эта осоловелая крыса пожевала картошку, а потом поднялась на задние лапы, завороженно глядя на огонек свечи, словно это был дивный небесный свет.

Линч сработал быстрее некуда. Молниеносный выпад — и крыса с истошным визгом затрепыхалась на лезвии. Линч тут же свернул ей шею, снял трупик с остроги и запихнул его в свой мешок. Все это заняло считаные секунды, и вот уже крысолов снова поднял оружие наизготовку, тихо напевая.

— Сюда, милашки и красавчики, набейте брюхо моим хавчиком.

В течение следующей минуты Мэтью стал свидетелем еще двух казней и одного промаха. Пусть этот тип и вызывает отвращение, подумал Мэтью, но свое дело он знает туго.

Новые крысы, входившие в круг, уже выказывали признаки летаргии. Приправленный опиумом сахар явно ослабил их инстинкт самосохранения. Лишь немногим хватало резвости ускользнуть от лезвий Линча, но большинство погибало, даже не пытаясь обратиться в бегство. А некоторые настолько потеряли чувствительность, что не издавали и писка, когда их пронзала сталь.

После двадцати с лишним казней пол покрылся пятнами крысиной крови, однако новые жертвы все прибывали, слишком одурманенные, чтобы отказаться от угощения, невзирая на опасность. Линч раз за разом повторял свой напевный призыв к «милашкам и красавчикам», хотя мог бы и не тратить на это дыхания — резня и без того шла как по маслу. Удар следовал за ударом, и редко какой из них не достигал цели. Вскоре Линч насаживал на острогу уже по две крысы за раз.

Минут через сорок крысы стали появляться реже. Мэтью решил, что либо крысолов уже прикончил большую часть тюремного поголовья, либо запах свежей крови настолько усилился, что перебил даже влияние — как выразился Линч — «сладкого дурмана». Да и сам Линч уже казался утомленным бойней, залившей кровью его перчатки и наполнившей крысиными телами его мешок.