Зов крови

Усмехнувшись, Радомир поправил висевший на перевязи меч и, плотней запахнувшись в плащ, направился на постоялый двор Афтая, где, по совету грека, прихватил с собой четырых воинов, выбрав самых дюжих парней – Отнега, Хотонега, Мирослава, Домаша. Близнецы, Линь с Горшенею, тоже просились, да вот выглядели не столь представительно и задание у них было другое – за Афтаем следить, мало ли кабатчик злое удумает?

– Возьми и меня, милый, – завидев супруга, выскочила во двор Хильда.

Однако на этот раз князь был непреклонен и жену в опасное место не взял. Просто бросил угрюмо:

– Посиди-ка ты нынче дома.

Таким тоном сказал, что Хильда, уж на что дева знатная, а язык прикусила и больше не упрашивала, лишь, немного обидевшись, скупо пожелала удачи.

Саргана со своими гуннами тоже на постоялом дворе не сидела, с утра еще отправилась на окраину, что у южных ворот – там разбили свои кибитки ее соплеменники, переживали зиму.

День выдался по-весеннему теплый, ветреный, с рваным жемчужно-бирюзовым небом и чирикающими под ногами воробьями, радующимися неожиданному теплу. За соломенными, обмазанными глиной, крышами, воровато, словно лесной тать, пряталось солнце. Иногда высовывалось, било лучом в глаз, словно кистенем, и снова скрывалось, протягивая к прохожим длинные лапы-тени.

Райончик, как и предупреждал мастеровой грек, оказался тот еще. Средних размеров площадь окружали нищие хижины и приземистые, с длинными, до самых сугробов, стрехами, харчевни самого подозрительного вида. Публика здесь ошивалась тоже такая же подозрительно убогая: торгующие разным хламом старьевщики, нищие попрошайки, мальчишки в вывернутых мехом наружу кожухах-куртках. Одного такого князь поймал за руку – тот как раз тянулся к привешенному на поясе кошелю.

– Ага! Попался!

– Пусти! – нагло ухмыльнулся воренок. Стрельнул глазами безо всякого испуга. – Отпусти, говорю, да побыстрее.

Рад скривил губы:

– Ах, быстрее? Мирослав, Отнег, разложите-ка его хотя бы вон за тем деревом да всыпьте горячих ножнами.

– Сделаем, княже.

Живо заломив наглецу руки за спину, парни с хохотом потащили его к дереву. Воренок упирался было, орал, но, тут же получив кулаком в брюхо, заскулил, заканючил:

– Пустите-е-е, дяденькии-и-и.

– Эй! Отпустили бы парня.

В принципе, Радомир чего-то такого и ждал – ну да, конечно, с чего б воренышу так вот наглеть? Конечно, имелась у него здесь заступа, «крыша», по-простому говоря. Вот и подошли – человек десять молодых обломов с палками окружили, ножички вытащили…

Князь даже и разговаривать не стал, лишь кивнул своим…

Молниями взлетели мечи. Княжий клинок, выбив дернувшийся было нож, прочертил кровавые полосы на наглых мордах двух неосторожно приблизившихся обломов.

– Ну, ладно, ладно, хватит, – один из парней, с круглым и плоским, как сковородка, лицом – как видно, старший – примирительно опустив дубину, кивнул на пойманного огольца: – До конца только его не убейте, может, пригодится еще.

Сказал и исчез. И людишки его – недоросли-недопески-гопники – исчезли, растворились, словно и не было. И не сказать, чтоб особо большая толпа вокруг собралась.

– В щель они проскользнули, – указал мечом востроглазый Домаш. – Во-он, меж заборами. Думаю, еще вернутся.

Радомир хмуро кивнул:

– Я тоже так думаю.

А за деревом, за старой кривой березой, уже разорялся растянутый прямо на снегу воренок, которого Отнег с Мирославом – парни тоже нехилые – от души охаживали ножнами по голому заду:

– А вот не воруй, гаденыш, не воруй!

– Пусти-и-и-ите!

– Ну, хватит, пожалуй, – подойдя ближе, распорядился князь. Посмотрел на огольца, усмехнулся:

– А ты – одевай штаны да катись, пока цел. И впредь думай, что делаешь.

– Я и думаю, – всхлипнув, подвергнутый справедливой экзекуции гопник проворно подпоясался, поднял слетевшую в снег шапку, стряхнул снег… Потом вдруг нагнал, забежав вперед, поклонился уже шагавшему к ближайшей корчме князю.

– Слыхал, ты, господине, иудейских гостей разыскиваешь?

О, как наказание-то действует! Куда только наглость безмерная делась? А то ведь говорят – толерантность, права человека… чтоб права такие иметь, надо человеком и быть, человеком, а не зациклившимся на «бабле» и равлекухе быдлом, как этот вот деятель.

Рад положил руку на эфес меча и, язвительно улыбнувшись, спросил:

– А откель ты это знаешь, отроче?

– Говорю ж, господине, услышал, – опасливо попятился воришка. – Вы ж всех торговцев расспрашивали, да и промеж собой говорили.

– Хороший у тебя слух, – прищурился князь. – И что? Ты что-то нам сказать хочешь? Отрок решительно сдвинул набок шапку:

– Хаим бен Заргаза – вот кто тебе, господин, нужен! В эту пору всегда идет он из низовых земель через Данпарстад – в Дакию и дальше, в Миклагард.

«Миклагард, – про себя повторил Рад, – так готы именовали Константинополь».

– Та-ак, – князь пригладил волосы – ну, не любил головные уборы, с детства еще не любил, и уж в теплые времена не надевал никогда, а сейчас как раз тепло и было – оттепель. И солнышко такое… весеннее, лукавое. – И с чего б тебе нам помогать, парень?

– Вестимо за мзду! – радостно улыбнулся гопник.