Стоило мне выйти, он захлопнул дверцу и деловито затрусил прочь, негромко клацая и щёлкая своими металлическими и костяными лапами.
Почему-то «паук» высадил меня у чёрного хода – возможно, выполняя какую-то договорённость между Стромом и Кьерки. Обычно калитка здесь была заперта, но сейчас открылась без скрипа.
Сад беспокойно спал. Обычно здесь вечно кто-то говорил, смеялся, шумел – сейчас рекруты, вечно шатающиеся по садовым дорожкам, схлынули, как муравьи на ночь, разошлись по своим отсекам-комнатам, и робко заговорили струи поливальных ручьев – в Ильморе сейчас их бы уже давно сковало льдом – задрожали на ночном ветру листья, запели то тут, то там перепрыгивающие с ветки на ветку с каким-то лягушачьим звуком мелкие местные птицы. Моё появление их не взволновало – сад продолжал жить своей таинственной ночной жизнью, как будто, ступив сюда, я стала его частью и меня можно было не принимать в расчёт. Мне хотелось побыть здесь ещё немного – послушать голоса воды и листьев, раствориться в этом – и ненадолго забыть о себе. Здесь, в Химмельборге, мне не хватало встреч с природой – раньше, дома, у меня никогда не было случая задуматься о том, что я люблю её. Это я почувствовала только здесь – и только из-за её нехватки.
Но Стром велел мне выспаться – и я не собиралась откладывать решение слушаться его на потом.
Я долго не могла уснуть – вспоминала наш разговор, взвешивая и измеряя каждое слово, думая, правильно ли я поступаю. Может быть, мне стоило рискнуть, отдаться крохотной вероятности исполнить всё же свою давнюю, детскую мечту? Но глубоко внутри я чувствовала: обратной дороги нет.
Строго говоря, мои возможности в плане рейтинга от службы со Стромом могли только возрасти – вряд ли, как ястреб, – даже стань я им – я когда-то добилась бы сравнимых результатов.
И всё же в ту ночь я думала о слое Души – тёмном, неизведанном – и о полёте над ним.
Кроме того, мне не давало покоя письмо. Незапечатанное. Манящее. Чтобы справиться и с бессонницей, и с соблазном, я уселась за дневник Гасси, и сидела над закорючками оша, пока не начали слипаться глаза.
«
Мысли Гасси путались – он и говоря вот так же терял нить и начинал смешивать несколько потоков рассуждений в один.
Когда я наконец улеглась спать, у меня под веками плясали отблески едва не устроенного нами в детстве пожара.
На следующий же день, вместо обеда, я отнесла письмо Строма в «Весёлого элемера». Найти его оказалось нетрудно – первый же случайный прохожий на границе Храмового квартала указал мне путь. Улыбчивая Веньеда, протиравшая стаканы за стойкой, не выказала ни малейшего удивления. Она только кивнула, спрятала письмо под стойку и спросила, не хочу ли я чего-нибудь выпить.
Письмо я так и не прочитала – и, наблюдая за тем, как оно скрывается под стойкой, почувствовала, как целая глыба льда свалилась у меня с плеч.
Унельм. Детективы
– Н-да, по-правде сказать, я ожидал чего-то более впечатляющего. И думал, что мне выдадут шляпу и форменный плащ, ну, знаете, с серебряными шнурками и всё такое.
– Гарт, мне нравится твой задор, но в больших количествах он может быть утомителен. Смотри, я ведь могу и передумать. Что до шнурков – такую роскошь получают парни из Охраны. Я здесь годами работаю, и посмотри на мой плащ. Хочешь принарядиться – ступай на городской показ мод.
Отдел Олке размещался в здании городской Охраны, но их кабинет имел отдельный выход. Настороженное отношение к препараторам играло здесь свою роль – служители Охраны не слишком любили пересекаться с коллегами.
Сам кабинет был невелик – всего на четыре стола, заваленных пыльными папками, ворохом бумаг, коробками и писчими принадлежностями. В двух стенных шкафах тоже были папки – раздутые, как дохлые животные. На одной из стен висела огромная подробная карта города, вся истыканная кнопками с разноцветными шляпками. Над дверью – портрет владетеля с углами рамы, густо затянутыми паутиной. В воздухе висел густой трубочный дым, и Унельм закашлялся.