«Если буду думать ещё и об этом, лопну, как праздничная хлопушка».
Часы пробили десять раз, и Омилия вздрогнула.
– Вы в порядке, пресветлая? – тихо спросила Ведела.
– В полном порядке.
Ведела смотрела на неё с сомнением, и в её глазах Омилия читала: «Час от часу не легче».
– Ты, наверное, считаешь меня легкомысленной.
– Ну что вы, госпожа, – но Ведела отвела взгляд, – ничего такого я не считаю.
– Думаю, считаешь. – Омилия вздохнула. – Я не знаю… Может, я и сама считаю себя такой.
Долгую минуту Ведела молчала, а потом быстро спросила:
– Вы поссорились с господином Стромом?
Это было прямое приглашение к откровенности – большей, чем она могла бы позволить себе с кем бы то ни было… Кроме, разве что, Биркера.
Но Биркер, её любимый брат, больше не мог понять её. Омилии всё чаще казалось, что никто не может понять её – а Ведела, уже пару лет как бывшая рядом, почти ровесница… быть может, сумеет?
– Не думаю, что могла бы с ним поссориться, – медленно, будто пробуя откровенность на вкус, произнесла Омилия. – В смысле… Он иногда ведёт себя странно, но я чувствую, что нужна ему.
– Нужны, да… Вот только для чего? – Ведела испуганно вскинула на неё глаза – видимо, сейчас с её губ сорвалось то, о чём она уже не раз думала прежде. – Простите, ради Мира и Души, пресветлая госпожа… Я больше не посмею даже…
– Да брось, – Омилия поморщилась. – Ты думаешь, я сама об этом не думала? Смешно. Он – безродный ястреб, который взлетел высоко, и желал бы взлететь ещё выше, а я – наследница Кьертании. Считаешь меня дурочкой?
Ведела покачала головой и вдруг улыбнулась:
– Я слишком давно при вас, госпожа, чтобы так думать. Я думаю, вы очень умны. Гораздо умнее всех, кого я знаю.
Не бог весть какой комплимент из уст Веделы, но Омилия сдержалась. Теперь слишком хотелось поговорить о том, что тревожило, пока они не вышли – тогда обеим надолго стало бы не до разговоров.
– Иногда мне кажется, что Биркер прав. Что сама я интересовалась ястребом, только чтобы доказать… – она осеклась.
– Что именно доказать, госпожа? – спросил Ведела осторожно, видимо, сочтя, что достаточно долго ждёт ответа.
– Сама не знаю. – Омилия запустила пальцы в волосы. Жидковатые – сегодня она не прибегла к обычным ухищрениям с искусственными прядями или костной пудрой, втёртой в корни волос. – А этот… Этот человек…
– С ним всё иначе?
– Ох, да не знаю я. Я просто… просто хочу увидеть его ещё раз. Тогда мне станет ясно. Я уверена.
Ведела тихонько кашлянула.
– Что-то хочешь сказать?
– Если моя госпожа по…
– Позволяю. Что ты хочешь сказать?
– Только то, что… Как может моя госпожа быть уверенной в том, что этот, другой, тоже не подбирается ближе к вам из-за того, что…
– Он даже не знает, кто я. Он не знал…
– Он сказал вам, что не знал. – Ведела сделала акцент на «сказал», нахмурилась. – Как можно быть уверенной в том, что он на самом деле не знал, кто вы такая? Как мог он хоть мельком не видеть вашего портрета в газетах? Не обратить внимания на цвета вашего платья?
– Как я уже сказала, – пробормотала Омилия, – мне нужно увидеть его ещё раз, чтобы сказать наверняка.
– Но если…
– Ты ведь проверила его, так? Его знакомства, его дом. Он не вызвал у тебя подозрений, правда?
– Правда. Но, госпожа, я – ваша служанка, а не начальник секретной стражи…
– Твои друзья из Охраны будут следовать за нами, верно?
– Да. В сотне шагов.
– И они не знают, кто я, так?
– Да. Но, пресветлая…
– Хватит. – Омилия с силой дёрнула себя за волосы. – Что вообще за манера сомневаться и отговаривать, когда всё уже решено? Ты со мной, Ведела? Или, может, хочешь прямо сейчас уйти и доложить обо всём моей матушке?
Ведела отпрянула с выражением жгучей обиды, и Омилии стало стыдно.
– Ну, извини, – сказала она, примирительно касаясь Веделиного локтя. – Я не хотела… Просто волнуюсь, вот и всё.
Больше они не говорили – до того томительного момента, пока часы долго и величественно не пробили одиннадцать.
– Пора, – сказала Омилия пересохшими от волнения губами. – Идём.
И они пошли – через потайной ход, проделанный давным-давно, при прадеде Омилии, для побега на случай покушения или пожара.
Ход охранялся, поэтому они вышли из одного из промежуточных выходов – посреди тёмной галереи с портретами Химмельнов. Оттуда – через зелёную приёмную ровно в тот редкий миг, когда там не было ни одного стража. Затем – вниз по лестнице, и через гранатовый кабинет, направо по коридору, налево, вверх по лестнице на полуэтаж, через другую галерею, снова вниз…
Их маршрут был рассчитан до мелочей, и всё же Омилии было страшно. Всё в животе дрожало, и горло перехватывало, хотя на этом этапе, даже поймай их кто-то, ещё были способы отговориться…
И всё же за каждым поворотом ей чудилась тень – причём не какого-то там стража, а, ни много ни мало, Кораделы собственной персоной – даже среди ночи волосок к волоску, холодной, безупречной, ледяной… и разъярённой.
Но за новым поворотом не оказалось ничего – только отблеск валовых ламп, приглушённых на ночь, или тень ветки за окном.