Зов ястреба

– Мы дружили, сколько себя помню, – сказал он, доставая конфету из кармана. – Наши дома стояли рядом друг с другом. Мы вместе ходили в школу, играли, бегали по лесу, читали. У него дома было много книг, и я часами там просиживал. Выбирал те, которые были про путешествия и приключения, но Гасси иногда подсовывал мне другие. Он был особенным. Знаете, из тех, кто сильно умнее других. Читал в два года… Изобретал что-то всё время с тех пор, как ему исполнилось четыре. Как-то раз он собрал тележку, которая ехала сама – без дравта и препаратов, у нас ведь их не было. На тележке можно было проехать всю улицу – только нужно было вдвоём жать на такие плоские педали… Мы её потом в реке утопили. Не нарочно, конечно. В общем, в школе были ребята, которые всегда издевались над ним. Их раздражало, что он умнее их всех, вместе взятых. Я так думаю. Все учителя обожали его… Вообще все взрослые. И вот ребят из школы – их это очень бесило. Не могли пройти мимо, чтобы не толкнуть его или ещё что-то вроде того… Щипали, подкладывали лягушек в сумку… Мы – моя подруга Сорта и я – пытались его защищать. Мы втроём дружили. Но, конечно, мы не могли быть рядом постоянно.

Омилия жадно слушала. Дело было не только в том, что Унельм Гарт оказался хорошим рассказчиком. Когда он говорил, его глаза как будто смотрели сквозь тебя; будто он сам видел то, о чём говорил, прямо сейчас.

Дело было в том, что впервые, должно быть, кто-то вот так, запросто, рассказывал ей о жизни за пределами дворцового парка – более того, Химмельборга.

Не уроки географии и не доклады о прибыли на заседаниях, куда её стал брать время от времени отец, и не скупые ответы Строма… Это была настоящая жизнь, и, слушая, она как будто сама каталась на самодельной тележке с педалями, ходила в настоящую школу, где тебе в сумку могли положить настоящую живую лягушку.

– И что случилось?

– Мерзкая история, – Унельм нахмурился, – знаете, зря я начал вам это рассказывать…

– Нет, расскажите, – сказала она, едва не добавив «я приказываю». – Я хочу знать, что было дальше.

– Однажды они подстерегли его и вываляли в нужнике, – сказал Унельм мрачно, и она ахнула.

– Вы шутите? Дети… Этого ведь не могло быть на самом деле.

Он посмотрел на неё внимательнее:

– По вашему платью следовало догадаться, но, видимо, у вас была очень хорошая жизнь, если вам так кажется.

«Следовало догадаться». Он действительно не знает, кто она. Или хорошо притворяется. Втирается к ней доверие, чтобы потом обратиться с просьбой.

– Вы ничего не знаете о моей жизни.

– Справедливо. – Он наклонился к ней и улыбнулся заговорщически. – Может, вы тоже – самозванка и проникли сюда хитростью? Честно говоря, я уже думаю, что это было бы неплохо. Ладно… В общем, они сделали это, а я узнал. Шансов у меня не было никаких. Их была целая компания, и я не хотел говорить Сорте. Она всё же девчонка, и мне не хотелось, чтобы и её избили. Но я так разозлился, ничего не мог с собой поделать. И подумал, что, если застану их врасплох и закидаю камнями, у меня будет преимущество.

– Судя по тому, что вы сидите здесь, план сработал.

– В какой-то степени. – Унельм Гарт улыбнулся и потёр шрам. – Я бы хотел сказать, что им пришлось хуже, но это, увы, не так. Всё вышло довольно унизительно для меня.

– Зато вы защитили честь друга. Полагаю, он не забыл этого.

– Полагаю, не забыл. – Унельм улыбнулся как-то скованно. – Он остался в Ильморе, бедняга.

– При всех его талантах?

– На окраинах тоже нужны таланты. – Теперь уже он смотрел на неё как-то искоса. Догадывался о чём-то? Собирался наконец попросить о том, зачем пришёл?

– На что вы смотрите? У меня снова что-то в волосах?

– Если хотите. – Стремительное движение – и новая серебряная монета.

– Золотые закончились, простите.

– Вы же говорили, это магия.

Он ухмыльнулся:

– Конечно, магия. Кто же знает, почему она работает так, а не иначе?

Кто-то под верандой громко затянул гимн Кьертании, и Омилия вздрогнула от неожиданности. Разговор увлёк её, и она умудрилась почти забыть о том, что совсем рядом – рукой подать – продолжает колыхаться течение её обычной жизни, и уже совсем скоро ей придётся возвращаться к нему.

– Кажется, не мы одни начали праздновать, – заметил Унельм. – Хотите, я налью вам ещё пунша?

– Налейте. – Тело уже и без того окутывало приятным теплом, а голова слегка кружилась, но Омилия была уверена в том, что от ещё одного стаканчика ничего дурного не случится.

Мир вокруг качался приветливо и ласково, как кроны деревьев солнечным днём.

Они выпили ещё немного, и Омилия подвинулась ближе к Унельму Гарту.

– Объясните, как вы это делаете.

– Что именно?

– Не притворяйтесь. Эту вашу «магию».

Он нахмурился:

– Знаете, я обычно ни с кем не делюсь своими детскими воспоминаниями.

– При чём здесь это?

– Я понадеялся, что это окажется достаточно для того, чтобы вы поверили: мне действительно захотелось удержать вас… Здесь, со мной.

Парковые кусты зашуршали, и Омилия сжалась, ожидая появления Веделы, не понимая, почему её переполняет досада: «Только не сейчас!»

Но кусты замерли: видимо, парковыми тропами шла по своим делам кухонная кошка.