– Девяностые годы, Омск…
– Ах так. Нефть?
– Нет, как ни странно. Мягкая мебель, строительные материалы. Еще покупал агропромышленные предприятия. Но в Омске был ужасный бизнес-климат, он почти разорился и уехал оттуда в конце девяностых.
– А, извините за нескромный вопрос, откуда деньги у вас?
– Я покупал и перепродавал недвижимость в Москве. Выгодное дело в начале двухтысячных… Ничего себе! Я и не знал, что здесь есть тропинка!
Мы уже свернули в проход между участками. Это был узкий коридор, образованный заборами, тенистый и сырой. Не успели мы подойти к калитке, как сзади услышали тяжелое дыхание.
Мы обернулись синхронно. Нас догонял белобрысый охранник.
– Что-то случилось? – спросил Демичев.
– Алексею Григорьевичу с сердцем плохо, – объяснил тот. – Он меня за лекарством послал. Здесь за калиткой аптека…
В ту же минуту в приоткрытую дверь протиснулась бродячая собака. Я ее знала – безобидное плешивое существо. Она обходила все эти поселки в районе четырех часов дня – дань собирала.
Увидев нас, она почему-то вздыбила шерсть и зарычала, пригнув голову.
Дальше произошло и вовсе невероятное. Охранник вдруг дернул рукой и собака отлетела на несколько метров, ударившись об забор. Затем она вскочила на ноги и молча рванула обратно в дверь.
– Терпеть не могу собак, – спокойно сказал охранник. – Я побегу, ладно?
И скрылся в калитке.
Мы с Демичевым уставились друг на друга.
– Он ненормальный? – спросила я.
– Да черт его знает… Вообще-то, он родом из Узбекистана. Русский, но вырос среди мусульман. А они собак не любят.
– И это повод их бить?
Он развел руками.
Мы тоже прошли в калитку – отсюда уже был виден двор моего барака.
– Ну надо же, – изумился Демичев. – Как кротовая нора. Даже не верится, что мы так быстро дошли. Оказывается, вы живете буквально за его забором… – он посмотрел на меня, кашлянул. – Света, я не совсем понял суть ваших расспросов, там, в доме. Почему вы считаете, что кто-то из знакомых Алексея Григорьевича был в секте «Белуха»?
– Но ведь на фотографиях со дня рождения – весь его ближний круг. А рядом статья – «Как опознать сектанта». И меня Галя искала для опознания.
– Но вы должны понимать, что целая армия детективов изучала Константинова. Если бы он был связан с кем-то из ближайшего окружения Фоменко, мы бы это узнали. Кроме того, мне кажется, вы плохо о нас думаете. Мы не инквизиторы и не сжигаем людей за их религиозные убеждения.
Я так удивилась, что даже остановилась.
– А кто здесь говорит про религиозные убеждения? – спросила я.
– Вы говорите про секту.
– И?
– В нашей компании не принято навязывать вероисповедание. Поэтому зачем человеку это скрывать? Чего ему бояться?
– Так и я о том же.
Он пожал плечами.
– Простите, Света, я не понимаю.
– Послушайте, Сергей. Боюсь, что слово «секта» затуманило мозги не только вам, но и вашей армии детективов. Секта – это ведь не только учение. Это цепь событий, географическое место, группа людей, наконец. Все указывает на то, что Галя искала человека, связанного с «Белухой». Может быть, это не имеет отношения к ее исчезновению. Но она его определенно искала. И то, что его до сих пор не нашла полиция, является плохим признаком.
– Так, может, его и нет?
– Либо он тщательно шифруется. И это странно.
– Не очень понятно, но вам виднее, – сказал он. – Что собираетесь делать дальше?
– Надо лучше изучить дело.
– Я вышлю остальные материалы.
– Да, конечно.
– Слушайте… я еще хотел спросить… Как вы догадались, кто вас сдал? Как вы узнали, что это Мищенко?
Я усмехнулась, потом ковырнула носком землю.
– Всего хорошего, Сергей.
Когда он скрылся за калиткой, я зашла на детскую площадку. Было тепло, тихо, лишь Лидина такса визжала где-то вдалеке, на берегу Десны. У мусорки, выискивая пивные банки, возился румяный, отмытый до блеска Максимка.
Я села на лавочку, положила папку на колени, прислонилась затылком к яблоне. Потом закрыла глаза. Передо мной завертелись лопасти вертолета. В лицо ударил ветер.
Пригибаясь, пробежал омоновец.
Молодая женщина прижала ребенка к подолу цветастой юбки.
Руководитель «Белогорья» стоял с рукой, козырьком приложенной ко лбу. Я видела его лицо во всех подробностях – и злые сжатые губы, и крючковатый нос, и бородавку под глазом.
Ника уже сидела в вертолете рядом с отцом.
Я бросила на них прощальный взгляд – уставший и высокомерный. Я опять победила. Завтра я вернусь в Москву, где меня ждет лучший мужчина земли. Он меня любит, да и есть за что. Скоро мы с ним поженимся. Сколько счастья у меня впереди!
Тут я увидела, как этот папаша положил руку между ее ног. Она побелела. В ней вдруг проступил ребенок – напуганный и отчаявшийся ребенок десяти лет. Из тех детей, которым не суждено повзрослеть, и они об этом уже знают.
И вот тогда я все поняла. Паззл сложился, все совпало: и эта его яростная неразумная настойчивость насчет штурма, и навязчивые расспросы о наших с ней разговорах, и его нежелание, чтобы я выводила ее на искренность, ну и, конечно, ее признание на валунах у Катуни.
Меня будто по башке стукнули, и в мозгу загорелась лампочка.