Утром никто не разбудил Кольцова сообщением о новых трупах, ничто не заставило его вскочить, сминая горячую простыню дрожащими пальцами, но по казенной квартире он ходил, осторожно ступая, будто сапер по неизвестной местности. Неопределенное беспокойство, предчувствие чего-то неизбежного поселилось в сердце, плело тугую паутину.
Кольцов подошел к окну, уперся лбом в стекло. За окном безмятежно светило солнце, деревья переодевались в модные осенние оттенки, небо казалось глубоким и чистым, и он почти сумел уговорить себя расслабиться.
В тот самый момент оно и случилось, то, что не давало покоя. Он даже обрадовался, не нужно больше додумывать и ждать чего-то, вот оно, стоит за дверью, нетерпеливо вдавливая клавишу дверного звонка. Трель лупила маленькими молоточками по барабанным перепонкам, грозя пробиться в мозг и разнести все внутри черепной коробки.
Дверь Кольцов открывал с решительностью бультерьера, готового вцепиться в глотку посмевшему забраться на его территорию. Пусть территория казенная, но сейчас он здесь хозяин.
Бультерьер превратился в крохотного шпица, стоило отвориться двери. Если бы мог, он бы и хвостом завилял.
– Ты? – На зрение Кольцов не жаловался, а теперь вдруг засомневался, не пора ли обратиться к окулисту.
– А ты кого-то другого ждал? – Женщина с чемоданом в одной руке и зонтом-тростью в другой уверенно шагнула из полумрака лестничной клетки в тесную прихожую.
– Странный вопрос поле стольких-то лет. Не находишь?
– Не вижу ничего странного, Тимоша. – Она скинула туфли, сразу сделавшись меньше ростом, поставила в угол зонт. Абсолютно сухой, весь день на небе ни тучки, но
– Квартира служебная. – Оправдываться перед ней когда-то было делом обыденным, теперь же сыграла роль давняя привычка. – Ты какими судьбами? И как меня нашла?
– Тимоша, Тимоша, – покачала головой с красивой укладкой женщина, – какой же ты всё-таки мужлан.
– Марина, если ты приехала меня оскорблять, могла бы сделать то же самое по телефону. – Отступивший было бультерьер обнажил клыки. – К тому же следовало предупредить о своем визите.
– А разве жена обязана оповещать мужа о подобных вещах? – На ее симпатичном лице проявилось самое настоящее удивление.
– Бывшая жена, – с нажимом поправил он.
– Именно поэтому я и приехала, дорогой мой. Мне нужен развод. Если ты не забыл, мы так и не дошли с тобой до загса, чтобы подать заявление.
– Чемодан зачем? У меня одна кровать, и я не собираюсь делить ее с тобой.
– Боишься, скомпрометирую тебя перед новой пассией? – Женщина вытянула шею, пытаясь заглянуть за спину Кольцова: – Дорогуша, выходите, я не кусаюсь!
– Прекрати паясничать! – Он схватил ее за плечи, оттесняя к двери. – Здесь никого нет, я один. Но даже если бы был не один, это все равно не твое дело! Хочешь развода, будет тебе развод! А сейчас проваливай!
– Тимоша, убери, пожалуйста, руки. – Она улыбалась змеиной улыбкой, гипнотизировала взглядом, и Кольцов сдался, ослабил хватку. – Я не для того тащилась в ваше захолустье, чтобы просто взять и уйти. Нам нужно поговорить.
– О чем? – устало выдохнул он, понимая – спорить с ней бесполезно, все равно добьется своего. – Ты на самом деле не вовремя, у меня работы вал.
– Работа всегда стояла у тебя на первом месте, Тимоша.
– Прекрати меня так называть! – огрызнулся он, разворачиваясь к женщине спиной, что в данном случае означало капитуляцию с последующим приглашением пройти в квартиру.
– С чего вдруг? – удивление выглядело искренним. – Раньше тебе нравилось, как я называю тебя.
Нравилось. Даже в самой жаркой ссоре стоило Марине промурлыкать его имя в уменьшительно-ласкательной форме с чуть игривыми интонациями, как он немедленно терял весь настрой на продолжение выяснения отношений, капитулировал перед женщиной. Своей женщиной. Капитуляция тогда не казалась ему позором, как и не являлась им на самом деле. Ведь сдаться на милость той, которую любишь, не может быть чем-то постыдным и низким. Он был готов разжигать пожар скандалов снова и снова, лишь бы она тушила их простым произнесением его собственного имени. К счастью, Марина была умницей и всегда понимала, когда приходила пора тихонько сказать: «Тимоша, мы справимся, не переживай!» Или любую другую банальность, становившуюся в ее устах могущественным заклинанием от всех бед и несчастий.
Но между «тогда» и «сейчас» давно пролегла огромная пропасть. Тогда он млел от ее голоса, запаха тела, легкости волос, а теперь не чувствовал ничего, кроме странной обиды, которой вроде и быть не должно, ведь он сам отпустил ее тогда, видя, как она мучается рядом с ним, терпит более сильную соперницу, забирающую его у нее.
«Ты женат на работе, Тимоша, – отчитывала его Марина, собирая вещи и стараясь не смотреть на притихшую в углу дочку. – Лучше нам какое-то время пожить отдельно. Надеюсь, ты поймешь, чего теряешь, и одумаешься».