Зов Чернобога

Вятша усмехнулся:

— Наверное, о том же просила вас несчастная Лобзя?

— Не знаем мы никакой Лобзи! — наперебой завизжали жрецы. — Это все Вельвед с Велимором!

— Хорошо валить все на мертвых… Впрочем, вам недолго оставаться в живых.

— Пощади!

— И в самом деле… — Голая Радослава недоуменно взглянула на Вятшу. — Не понимаю, что тут вообще происходит.

— Сейчас поймешь. — Вятша показал клинком на чашу и приказал волхвам: — Пейте!

К его недоумению, Кувор тут же с великой охотою выхлебал полчаши, остальное допил Колимог.

— Странно, — разочарованно пожал плечами Вятша. — А я думал, в ней яд.

— Да какой яд? — неожиданно расхохоталась девушка. — Взгляните только на этих волхвов.

Оба жреца, повалившись на пол, храпели, смешно вытянув губы.

— Ага, — сообразил Твор. — Похоже, мы и в самом деле явились вовремя. Выпила бы ты, Радка, чашу и…

Радослава вдруг покраснела и закрылась руками.

— Ну, что пялитесь? Стоят и смотрят… Хоть бы отвернулись для приличия, что ли…

Утром Хельги проснулся с больной головой. Это была приятная боль — боль от хорошо исполненного дела. Без стука в горницу вошел Вятша, осунувшийся и смурной, принес с собою мешок.

— Снова нехорошие новости, князь, — вздохнув, произнес он.

— Говори, — приказал Хельги.

— Исчез Чернобог…

— Ничего, мы с ним еще свидимся. Что еще?

Вятша развязал мешок.

— Вот что сегодня нашли в капище!

Из мешка выпали и покатились по полу отрезанные девичьи головы — одна рыжая, рябая, с толстыми синими губами, вторая узкая, с плоским перебитым носом.

— Тела? — быстро спросил князь.

— Там же, рядом, в капище. Убиты ударом острого прута в сердце.

— Друид… — шепотом произнес Хельги. — Он все-таки смог вернуться.

Глава 4 ВИСОЧНОЕ КОЛЬЦО ЕРОФЕЯ КОНЯ Апрель 868 г. Киев

…Харчевни, винные и пивные, наконец, разные бесчестные игры… — разве все они не посылают своих приверженцев прямо на разбой, быстро лишив их денег?

Томас Мор. «Утопия»

На холме перед Подолом привольно раскинулись укрепленные княжеские хоромы, бывшие хоромы Аскольда и Дира. По приказу Хельги многое было перестроено — кое-что расширено, возведены дополнительные башни, а за главным двором, за амбарами, за хлевами и птичниками, наособицу, располагалось требище с позолоченными идолами местных богов — Даждьбога, Перуна, Рода, Велеса, Мокоши и прочих. И не было здесь ни Одина, ни Тора, ни Фрейи — Хельги считал себя русским князем и старался показать людям, что он им не чужой, даже с приближенными варягами разговаривал по-славянски. Требищем заведовали верные князю волхвы — нашлись и такие, как не найтись? — и боги могли быть довольны, ведь каждый день они получали жертвы — белых петухов, баранов, а по праздникам — быка или лошадь. Только проливать человеческую кровь не допускал князь, так и заявил прямо: наши, славянские, боги — добрые и не хотят в жертву людей. О том верные волхвы тщательно распускали слухи на торжище, на пристани и особенно в корчмах. Один из поступивших на княжескую службу волхвов — молодой носатый Войтигор — иные корчмы по нескольку раз посетил, в частности, заведение недавно умершего от лихоманки дедки Зверина, что на Коныревом конце, на закат от Градца. Вместо Зверина хозяйствовала теперь там дочка его, темноокая красавица Любима, с длинной черной косою — законная супружница княжеского тиуна Ярила Зевоты. Двое детей народилось у них — два мальчика, крепенькие, темноглазые, смуглые, все в маму, — Радонег с Витославом. Не нарадовалась на них Любима, качала зыбку, да и про хозяйство не забывала, муж-то молодой почти все время пропадал на княжеской службе. Хорошо еще подружка помогала — рыжая смешливая Речка. Да братец двоюродный, Порубор, проводник, места незнаемые ведавший, нет-нет да и заглядывал. Тем более сейчас, в месяце веселом березозоле-апреле, еще прозывавшемся цветень, снега таяли, вскрывались реки, грязнило так, что не выбраться на заимки, не пройтись охотничьими тройками, хоть, может, и хотелось кому, да не давала природа-матушка, вот и не было заказов у Порубора — юноши сметливого, темненького, белокожего, с румянцем на щеках. Вырос Порубор, вытянулся, шутка ли — семнадцать лет парню, жениться пора бы, да вот девы-любы так и не нашел, слишком уж робок был, стеснялся, да и работа — шастанье вечное — приятным знакомствам никак не способствовала. Рыжая Речка на него уж поглядывала да вздыхала тайком, даже плакала — ну, не смотрел на нее парень, никак не смотрел, а ведь изменилась девка, заневестилась, похорошела — уже не прежняя веселушка-толстушка, а девица справная, велика в груди, тонка в талии, глазищи вострые, а уж рыжая коса — всем девкам на зависть. Вот и сейчас, спозаранку, затопив круглую печь, Речка толкла в ступе жито да поглядывала на Порубора, что сидел за столом, подперев кулаком голову, задумчиво смотрел в стену да кое-что вырисовывал греческим стилосом на покрытой воском дощечке.