Зощенко

Зощенко в своем выступлении настаивал на том, что он написал «антифашистскую» книгу, но не был понят. У всех понятие о фашизме твердо было связано с идущей войной, и заявления Зощенко многим показались надуманными и неискренними. Однако уверенность Зощенко в нужности книги поддерживалась в нем многочисленными письмами читателей, прочитавших повесть в «Октябре»: «…я в каждой строке, как в зеркале, видел самого себя», «книга глубоко затронула», «более чем ко времени написали свою превосходную вещь…» Так что Зощенко казалось, что он достаточно «вооружен». Он выдвинул неожиданную концепцию, как ему казалось, надежную: «В данном случае я являюсь мишенью своего сатирического произведения!» Не убедил. Эта вещь Зощенко, особенно рядом с его уморительными рассказами двадцатых годов, на фоне всего его знаменитого творчества, «сатирической» ну никак не выглядела! Странно, что и Чехов почему-то считал свой «Вишневый сад» комедией!

Отрицательно на этот раз, в отличие от первого раза, оценил книгу Виктор Шкловский: «…Это не победа над болезнью, это болезнь проникла в него».

Тут, конечно, надо знать Шкловского: эффектная фраза, которая самого его восхитила, была для него намного важнее, чем дружба. Он мог через час сказать что-то абсолютно иное! — лишь бы это было смело, не банально, ярко! А потом уже становилось все более заметно, что все его знаменитые парадоксы имеют «нужное направление».

Книгу не принял даже Маршак, причем он говорил абсолютно искренне: «В данном случае, с самыми лучшими намерениями, с попыткой поделиться с людьми тем, что якобы принесло пользу ему самому, все-таки автор вступил на довольно поверхностное соединение науки и искусства». И это верно. Соединение действительно не «глубинное»! Авторы, как это часто случается, оценивают, да и понимают свое произведение абсолютно неправильно. И зря Зощенко так «декларировал» научность. Не в этом блеск!

Ольга Форш книгу тоже не похвалила, но пыталась убавить горечь, заметила, «что книга не совсем “вне традиций”, у нее есть предшественники, например, “Исповедь” Жан-Жака…». Хотя и это не поддержка — с советской точки зрения и Жан Жак Руссо сомнителен.

Будучи никем не понят, Зощенко обиделся. «Зощенко обиделся!» — это была любимая присказка еще у «серапионов». Но каждый раз его обида была все сильнее.

«Здесь я чувствую, — сказал он, — какую-то враждебность, которой я не заслуживаю, и в той степени неуважение, какого я не испытывал за все два года моей работы. Ни у кого не нашлось ничего сказать в мою защиту».

Обиделся, в общем, правильно, потому что старый друг «серапион» Николай Тихонов, тот прямо назвал на этом заседании «Перед восходом солнца» «вредным произведением», а чуть позже в журнале «Большевик» (1944. № 3) отхлестал своего бывшего друга в статье «Отечественная война в советской литературе». Потом, правда, столкнувшись с Зощенко лицом к лицу, лепетал, что его заставили… Что-то не похож он на прежнего гусара.

Показал себя и Константин Симонов, который тогда был на пике популярности. Стихи его знали все, особенно были знамениты — «Жди меня!» и «Ты помнишь, Алеша, дороги Смоленщины…». Кроме того, он был еще и знаменитый герой-любовник. О его романе с примой кино Валентиной Серовой знали все — и с замиранием сердца следили за ходом романа, особенно женщины. Сладко было наблюдать, что настоящая любовь существует и в суровые времена. Стихотворение «Жди меня» посвятил он именно ей. Позже был снят и фильм, с таким же названием. И ему все это дозволялось. Если смотреть, кто тогда был кумир — то, конечно же, Константин Симонов. Ради любви совершал даже сумасбродства!.. Но в меру. Вступиться за Зощенко не захотел. Хотя, конечно, как человек умный и талантливый, понимал, кто перед ним. Но!..

Из воспоминаний Лидии Чаловой: «В одном доме я как-то оказалась за одним столом с Константином Симоновым. Зашел разговор о литературе, о том, кто что в последние месяцы написал. И вот тут Симонов очень плохо сказал о Михаиле Михайловиче — не только о его повести, но и о нем самом. О том, что он “получил по заслугам”…»

Конечно, писатели и не обязаны были «единодушно одобрять» зощенковскую вещь, кому-то она могла и не нравиться… Но говорить: «получил по заслугам» — это уже опасно. Лидия, бывшая в тот тяжелый момент рядом с Зощенко, писала:

«Вернусь в 1943 год. В последний его день, 31 декабря, Михаила Михайловича вызвали в “Крокодил”. Накануне или днем раньше приходил Катаев. Как позже выяснилось, он знал, что Зощенко будут выводить из редколлегии. Но не предупредил. Просто пугал — вообще. Когда я уже одной ногой была в коридоре (как обычно, я спешила уйти, чтобы не мешать), услышала: “Ну, Миша, ты рухнул!” В тоне, каким это было произнесено, мне послышалось что-то похожее на злорадство».