Зорро

Тилькуате натянул поводья, лошадь под ним захрапела, стукнула копытами в песок и, развернувшись среди едва различимых в темноте стволов и толстых колючих лопастей кактусов, пошла по тропе, видимой, наверное, лишь глазам старого индейца. Рубиновый огонек сигары исчез из виду, и остальным всадникам пришлось невольно напрягать обоняние, чтобы уловить едкий запах табачного дыма и не сбиться с узкой тропки, петляющей между кактусами. Острые крепкие шипы и колючки царапали лбы, щеки, руки всадников, насквозь пробивали складки курток из буйволовой кожи, но люди, до предела распаленные мечтой о близком обогащении, казалось, не замечали этого и лишь время от времени резким движением стряхивали с лиц и ладоней выступившую кровь. При этом Роке то и дело задирал голову, стараясь поймать хоть малейший просвет между тучами, и, когда ему это удавалось, отмечал в своей памяти на миг вспыхнувшую в черной бездне звезду.

«Хитер, старый лис! — усмехался про себя Роке. — Но мы еще посмотрим, кто кого!» Мысль о том, чтобы избавиться от нежелательных компаньонов, жгла его темя, как раскаленное клеймо, которым выжигают тавро на воловьих шкурах; мозг под крышкой черепа был подобен выжженной пустыне, являющей глазам измученного путника потоки восхитительных миражей, где он, Роке, гордо восседал на золотом троне касика, а вокруг, среди груд золота и драгоценных камней, корчились в предсмертных муках его опрометчивые спутники. Думая об этом. Роке то и дело опускал руку за пазуху и, нашарив рубчатую рукоятку револьвера, гладил пальцем прохладный барабан, где крепко сидели семеро, как он говорил, его самых верных и надежных друзей с медными головками и надрезанными крест-накрест макушками. Такие пули по виду напоминали бутончики крошечных тюльпанов; попадая в лоб, они сносили полчерепа, а войдя в тело, распускались цветком и разворачивали внутренности подобно бычьему рогу.

Голова Роке была настолько одурманена этими восхитительными фантазиями, что его глаза не сразу обратили внимание на изменившийся вокруг путников пейзаж. Круглые колючие головы и мясистые листья на раздутых гигантскими бутылками стволах исчезли, уступив место стройным ребристым колоннам, вдвое, а порой и втрое превышавшим рост всадника. Струйки ветра тихими змейками посвистывали в их обрубленных вершинах, звезды крупными жемчужинами светились среди поредевших облаков, бросая на всадников густые полосы теней, порой сливавшихся в сплошной бархатный покров. Глянув на звезды, Роке успел отметить косо накренившийся зигзаг Скорпиона и даже представил себе янтарную каплю яда на шипе его изогнутого хвоста. Но в этот миг двигавшийся в трех шагах перед ним Тилькуате взмахнул рукой, в воздухе сверкнуло лезвие мачете, раздался влажный хруст мясистого ствола, и одна из вершинок внезапно рухнула, оросив лоб и веки Роке липким тягучим соком. Он потянулся к ленте, чтобы сорвать ее с головы и вытереть лоб, но тут его глаза обожгла такая резкая боль, словно ловкий погонщик щелкнул по ним концом сыромятного бича. Конь под Роке испуганно заржал, вскинул круп, едва не выкинув всадника из седла, но Роке кое-как удержался, плотно сжав коленями дрожащие лошадиные бока. Он уже ничего не видел, а только слышал хруст разрубаемых стволов, стоны своих спутников и злой храп лошадей, молотящих копытами по песку. Где-то во тьме, совсем рядом, грохнул револьверный выстрел, пуля обожгла щеку Роке, но следом в воздухе щелкнул кнут, и среди беспорядочного шума чуткое ухо ковбоя различило сухой шлепок упавшего на песок револьвера.

— Не стрелять, идиоты!.. — вскрикнул он, но тут чья-то рука жестко и властно зажала ему рот, а вслед за этим Роке услышал у самого уха тихий, но внятный шепот Тилькуате.

— Мой господин, кажется, хотел остаться один, — сказал старый индеец, чуть опалив шею ковбоя упавшим пеплом сигары.

— Да, хотел, — коротко ответил Роке, по привычке оборачивая на голос лицо с ослепшими глазами.

— Тогда за мной, господин!

Роке почувствовал, как Тилькуате выхватил повод из его ладони и как конь под ним с испуганного топтания перешел на ровную крупную рысь. Лошадь индейца скакала чуть впереди, ковбой слышал ее шумное дыхание. Он по-прежнему ничего не видел, но боль немного утихла, освободив место другим чувствам и впечатлениям; слух обострился и теперь различал сквозь стук восьми копыт глухой рокот далекого водопада, обветренная кожа на лице чутко отзывалась на быстрые касания и тонкие бесчисленные уколы придорожных ветвей, а когда эта пытка кончилась, Роке всей правой стороной своего тела ощутил нависающую над тропой скалу. Некоторое время Тилькуате скакал почти рядом с ним, но, когда его лошадь оторвалась и перешла на осторожный неторопливый шаг, ковбой догадался, что тропа сузилась до ширины одного всадника. Вскоре правое плечо Роке больно ударилось о выступ скалы, а когда он дернул повод влево, лошадь под ним оступилась, и ковбой услышал шорох камней, осыпающихся в пропасть по невидимому склону. Шум их падения не достиг его ушей, заглушенный мерным ревом воды, клокочущей на дне ущелья.