Зорро

Он ловким небрежным жестом выхватил из петли на штанине рукоятку с тяжелым набалдашником, раздался звонкий сухой щелчок бича, и пустая кожаная фляга, которую Тилькуате все еще держал в руке, с дробным стуком покатилась по половицам.

— Да никак она у тебя пуста, приятель! — воскликнул Роке, насмешливым взглядом проводив фляжку до места ее окончательной остановки. — Это не дело! Розина!

— Я здесь. Роке! Чего ты хочешь? — томным, тягучим, как мед, голосом отозвалась из-за стойки черноглазая мулатка с покатыми плечами и упругим бюстом, двумя холмами выпиравшим из низкого выреза блузки.

— Мой друг Тилькуате хочет пить! — заявил Роке, подойдя к индейцу и стиснув его локоть жесткими сильными пальцами. — Он буквально сходит с ума от жажды!

И он стал слегка подталкивать старика к стойке бара.

— Ты что, выиграл его, чтобы упоить до смерти? — спросил Мигель, по-прежнему стоя у бильярдного стола и внимательно наблюдая за этой сценой.

— Не беспокойся, Мигель! Черная Змея еще переживет всех нас! — усмехнулся Роке, усаживая старика на высокий табурет и подвигая к нему стакан, на две трети наполненный неразбавленным виски.

— Если ты не пристрелишь его под горячую руку, — едва слышно буркнул Бачо, все еще недовольный тем, что Роке прервал карточную игру как раз в тот момент, когда ему пошла карта.

— Заткнись, придурок! — огрызнулся Роке через плечо. — Я в отличие от тебя никогда не трачу пули по пустякам и прекрасно знаю, когда надо стрелять, а когда можно чуток повременить!

— Да уж, Роке! Это уж точно! — вразнобой забормотали Висенте и Годой, несколько удивленные той переменой, которая внезапно случилась с их приятелем. Только что готов был прибить этого краснокожего, как бездомного пса, а теперь сидит с ним в обнимку, поит его виски.

Стакан Тилькуате опустел, но Роке тут же сделал знак Розине, и она вновь наполнила его и придвинула к старику, смотревшему перед собой тяжелым, совершенно безучастным взглядом.

— Росендо, наверное, совсем худо, вот он и тоскует, — прошептала мулатка, когда Роке как бы невзначай погладил ее гладкое плечо и скользнул пальцами в жаркую ложбинку между ее упругими грудями.

— Олени идут на водопой, — мертвым деревянным голосом проскрипел старик, обхватывая придвинутый стакан жилистой ладонью, — ягуар стережет над тропой.

— О, вы слышите! — воскликнул Роке, обращаясь на этот раз ко всем присутствующим, — горе настолько потрясло моего друга Черную Змею, что он даже заговорил в рифму! Олени идут на водопой, ягуар стережет над тропой — так, приятель?

— Так, — коротко, как стук пустой жестянки, брякнул голос индейца.

— А сейчас Розина принесет гитару, и ты споешь нам про своих великих предков, сокрывших в этих горах и озерах несметные сокровища, остатки клада Монтесумы! — весело закричал Роке. — Розина, гитару!

Мулатка прошла в конец стойки, откинула редкую камышовую циновку, прикрывавшую дверной проем, и вскоре вернулась, сжимая в ладони гриф гитары, перевязанный алым шелковым бантом. Поравнявшись с Роке, Розина передала ему гитару через стойку, а тот перебросил ее в услужливо подставленные руки Висенте.

— Давай, малыш, ударь по струнам, у тебя это чудно выходит! — воскликнул Роке. — А ты, старик, заводи свою унылую песню на вашем птичьем языке, которым так сладко убаюкивала меня моя нянька. Начинай!

Висенте твердыми ногтями выбил дробь на исцарапанном лакированном корпусе инструмента, взял несколько стройных аккордов и пару раз пробежал по грифу быстрыми уверенными пальцами. Тилькуате прислушался к звукам, опустил голову, словно вбирая их в себя, и вдруг выпрямился, запрокинул лицо к низкому закопченному потолку и, напружинив острый кадык, испустил долгий заливистый вопль, от которого затрепетали и погасли огоньки коптилок над бильярдным столом, а кони, привязанные к коновязи при входе в таверну, беспокойно заржали и забили копытами по земле. Когда эхо этого безумного клича наконец замерло, пометавшись между лесистыми холмами, со всех сторон обступавшими Комалу, Роке звонко хлопнул в ладоши, Висенте ударил по струнам, и Тилькуате, чуть склонив голову в сторону гитары, низким голосом пропел тягучую неразборчивую фразу, в которой все, кроме Роке, разобрали только одно слово «Монтесума».

— И охота тебе в сотый раз слушать этот индейский бред, — угрюмо пробурчал Мигель Каррера. — Всем известно, что их хваленый царек Монтесума был трусом и предателем, а сплетням про его безумные сокровища, якобы затопленные в каких-то местных озерах, сейчас не верят даже десятилетние мальчишки.

— Мигель прав, — подхватил Бачо, — индейцы передают эту сказку из поколения в поколение уже лет двести, но никто из тех, кто поверил в нее и кинулся на поиски, не нашел ни черта, кроме лихорадки или змеиного укуса…

— Индейцы нарочно сочинили эту легенду, чтобы губить доверчивых кладоискателей, — громко, почти перекрыв голос певца, заявил Годой.