Зорро

Но как раз таким моментом и воспользовался дон Диего для того, чтобы резко переломить ход этого маленького сражения. Он встал возле самого выступа и, едва из-за скалы в очередной раз показался край шляпы, резким круговым движением метнул в его сторону длинный ковбойский кнут. В следующий миг он уже подтаскивал к себе упирающегося и беспорядочно размахивающего руками человека. Связать его было делом мгновения, а когда эта процедура благополучно завершилась, дон Диего выставил своего пленника перед выступом так, что тот перекрыл тропу и во весь рост предстал перед своими товарищами.

Дон Росендо следил за происходящим в каком-то странном оцепенении; грохот водопада уже стал настолько привычным для его ушей, что воспринимался как полная тишина, и в ней, в этой тишине, перед его глазами разыгрывалось некое немое действо, чем-то похожее на представления бродячих фокусников, жонглеров и мимов. Но если канатоходец или пожиратель огня рисковал в худшем случае лишь сломать ногу или опалить лицо, то здесь все происходило всерьез и единственной преградой между жизнью и смертью был перехваченный за горло заложник и револьвер, выставленный доном Диего поверх его плеча. Грохот водопада глушил все звуки, но так как ситуация для обеих сторон была предельно ясна, переговоры не имели никакого смысла. Ствол, направленный на скучковавшихся на тропе преследователей, яснее всяких слов говорил, что если хоть один из них осмелится воспрепятствовать продвижению путников к пещере, то выстрел дона Диего пресечет эти намерения в самом зародыше.

Медлить дальше не стоило; Тилькуате вновь поменялся местами с доном Росендо и, цепляясь за выступы, стал шаг за шагом двигаться к пенистой кромке водопада. На самом последнем, не больше десяти-двенадцати футов, отрезке тропа оделась так узка, что Тилькуате буквально прилип к скале, чем-то напомнив дону Росендо тореадора, так же припадающего к потному боку разъяренного быка в тот миг, когда смертоносный рог протыкает атласный камзол. Но если там, на арене, смерть выступала невидимым всадником, то здесь, над горным озером, в преддверии кровавого жертвенника у подножия жестокого бога Уицилопочтли, она караулила свои жертвы с неподвижностью каменного истукана. Невидимая, смерть тем не менее была везде: в бирюзовой чаше озера, в клокочущей бездне водопада, в кучке преследователей, следивших из-за выступа, как сперва Тилькуате, а затем и Касильда с доном Росендо укрылись за спасительной водяной стеной. Оставался дон Диего, и теперь уже не ему, а дону Росендо предстояло прикрывать отход и продвижение к пещере последнего участника экспедиции.

Противников разделяло футов сто пятьдесят грохочущего, напоенного водяной пылью пространства, и это обстоятельство придавало противостоянию какой-то неземной, фантастический колорит. Отряд дона Росендо вышел в путь задолго до рассвета, и теперь приближающееся к зениту солнце пронизывало широкие водопадные языки яркими, переливающимися всеми цветами радуги лучами. Порой в них сверкала затянутая стремниной рыбина, и тогда в глазах дона Росендо золотой искрой вспыхивал солнечный зайчик. Но сейчас счет шел на сотые доли мгновенья, и потому даже столь краткое ослепление могло стоить жизни не только дону Диего, но и всем остальным участникам экспедиции. Спасительный зев пещеры зиял всего в каких-то сорока-пятидесяти футах, тропа здесь была уже шириной со спину здоровенного битюга, но этот последний отрезок пути можно было пройти лишь всем четверым, ибо конечная цель — клад Монтесумы не стоил жизни хотя бы одного из них. Все вокруг ревело и грохотало, слова были не нужны, все было ясно и так, оставалось лишь действовать.

Дон Росендо стоял на тропе таким образом, чтобы из-за края водопада, как из-за водяного занавеса, видеть все, что происходит на оставленной площадке и на тропе за выступом, где длинной шеренгой выстроились люди дона Манеко. Приглядевшись, дон Росендо различил и самого хозяина; того выдал блеск золотого медальона — оскаленной морды ягуара, сверкающей на груди между бортами расстегнутой от полуденной жары рубашки. Это была прекрасная мишень, но дон Росендо понимал, что первый же его выстрел нарушит хрупкое перемирие, основанное на заложнике в руках дона Диего, и тогда жертвы с обеих сторон будут неизбежны.

Но тут его глаза уловили какое-то легкое, почти неприметное движение в кустах над самой площадкой; кто-то пробрался ведомым одному ему верхним путем и теперь скрывался там в ожидании удобного для нападения момента. Стрелять наугад было бессмысленно, кусты надежно укрывали злоумышленника, причем, по всей вероятности, не одного, а нескольких. К дону Диего подобрались с тыла, взяли в кольцо, и теперь спасти его могло только чудо.