Однако позже бывшая медсестра больницы Любовь Кожемякина опровергла информацию, указанную в письме: «…Не было ожогов. Я поправляла ей постель, голову. Пришла на дежурство утром, в первой палате обратила внимание на новенькую – молодую красивую женщину. Она совершенно не реагировала ни на что. Седая, стриженая, пастозная (отёчная). Когда я подошла к ней, тихо попросила пить. Я попыталась с ней поговорить, но она не ответила. Говорят, ее отравили в Мурте. Она лежала как одичалая, только из глаз текли слезы, а потом у нее началось кровотечение. Вечером моя смена закончилась. А утром кровать уже была пуста. Сказали, что ее ссыльные забрали из Малороссейки, там и похоронили»[734].
Сестра Мария вспоминала, что получила сообщение о том, что Катя скончалась в июле, до этого та действительно лежала в больнице, но с ожогом не внутренних органов, а… ягодицы. А уже в наши дни бывший главный врач Большемуртинской больницы Владимир Рязанцев рассказывал, что до войны там работал «ссыльный хирург и священник, будущий архиепископ Валентин Войно-Ясенецкий (за труды по хирургии его даже наградили Сталинской премией). Обеззараживая руки до и после операций, он использовал только один антисептик – сулему. Это ядовитое соединение ртути и хлора. Войно-Ясенецкий уехал, но установленные им порядки в больнице прижились надолго. Говорят, Екатерина в сопровождении сотрудника НКВД ездила в Красноярск за сулемой и препарат якобы случайно пролили. Тогда она и могла отравиться. Может, все было изначально спланировано…
Женщина “сгорела” за сутки. Была доставлена в больницу в тяжелом состоянии, ее постоянно рвало…»[735].
Так в итоге родилась версия о том, что Екатерину Максимову то ли отравили чекисты, то ли она отравилась сама. Неясно, правда, зачем было убивать ее НКВД, но когда до сих пор не опубликованы документы 75-летней давности, легко верится во всякое. Читая, однако, письма Кати, веришь и в то, что сама она, как и ее муж Рихард Зорге, очень устала. Устала, но хотела жить. Вот только на жизнь сил уже не оставалось:
«21 мая 1943 г.
Милая сестричка!
Вот я опять и наслаждаюсь небом, воздухом и полной свободой. Случилось это на днях – мое возрождение. Правда, меня клонит к земле от слабости, как былинку. Счастье мое, что я нашла здесь тетю Надю и Раю, которые обласкали меня как могли, и помогли, и поделились всем, чем могли. Ведь я бедна и гола абсолютно!
Буду жить и работать в районе в 120 км от Красноярска, там, говорят, гораздо дешевле, чем здесь. Здесь-то все очень дорого. Мечтаю, когда смогу хоть немного отблагодарить тетю хоть чем-нибудь, им тоже торговать с дороги приходится. Тетя совсем старая, горбатая старушка стала, маленькая и сухонькая. Домик свой, вроде землянки, но внутри очень уютный и чистенький, а главное, отдельно все. Посадили картофель и овощи.
О себе ничего не пишу – не хочу ворошить. Люди все очень мерзкие, особенно родственники, от кого никак не можешь ожидать пакости. Я лишь мечтаю о работе и немного подкормиться, тоща сейчас, что смотреть страшно. Еще последнее время мучает расстройство желудка, ничего не перерабатывает – прямо беда!
Мусенька, у меня к тебе просьба – спаси меня. Не можешь ли хоть немного помочь деньгами, мне хоть обернуться на месте первые дни, пока я смогу пойти на работу. Я надеялась у Ляли занять, а они с дорогой так издержались, а от Дмитрия по аттестату (кто это – еще одна загадка дела Максимовой. –
Ну, целую тебя крепко. Будь здорова.
Как приеду на место, вышлю точный адрес. Пока пиши на Лялю. Как я рада, что они близко, и я не одна. Шурик умер у них дорогой, а Юрка большой»[736].
Могила Кати – Екатерины Александровны Максимовой утрачена. По некоторым данным, на этом месте в сибирском поселке построено административное здание. Перезахоронить русскую жену Рихарда Зорге было некому.
Глава пятидесятая
Эксгумация