Zombie Fallout. Апокалипсис

Мечась между стыдом и сомнениями, я незаметно уснул. Когда я проснулся, то не мог сообразить, который час. Кто-то задул большую часть свечей, и в комнате царила почти угольная чернота. Я окинул взглядом тела, свернувшиеся на полу во всех вообразимых позах. А потом заметил два глаза, светившихся сами по себе, своим собственным светом. Поначалу я решил, что еще не совсем проснулся и вижу что-то вроде осознанного сновидения, но газы, исторгнутые кишечником Генри, заставили меня отказаться от этой идеи, если, конечно, я не обрел особый талант ощущать запахи во сне. Светящийся взгляд проник в мои глаза, затем глубже – в мой разум. Там он отыскал бешено извивающегося червячка сомнения и раздавил его, словно ботинок – таракана. Томми снова опустил голову, и я очнулся от своего транса. Мне хотелось поблагодарить этого парня за то, что он сделал, но я не был уверен, что он отдает себе в этом отчет.

Я всегда верил в высшие материи и, в частности, Инь и Ян. В мире должен соблюдаться баланс. Любовь уравновешивает ненависть, мир – войну, и, в моем представлении, Томми уравновешивал зомби. Был ли у него этот дар до того, как ливень из дерьма обрушился нам на головы? Вероятно, нет. Так что хвала Господу за «Волмарт» и их инициативу «Равноправие». Я выбрался из своего спального мешка, стараясь не потревожить сон тех, кто расположился между мной и дверью. Это было хуже, чем сидеть у окна в самолете. Отдавив несколько различных конечностей и получив парочку красочных комментариев, я наконец-то достиг двери и моей конечной цели, ванной.

Иногда, особенно в последние годы, я часто тосковал по своей юности. По беззаботным денькам отрочества и тем временам, когда мне было двадцать с небольшим. Когда мир, пускай и не был у меня в кармане, но определенно был моей игровой площадкой, и когда я не знал, какую девушку поцелую следующей. Ответственность лежала на других. Потом я возвращался к жизни и любви, разделенной с женой и детьми – безусловной любви, которую я испытывал к ним ко всем, включая даже вонючку Генри. И я вспоминал, что взросление – это не всегда плохо. Я рассказываю это вам лишь для того, чтобы дать примерное представление о том, как работает мой мозг. Обычно я не столько тосковал о прошлом, сколько наслаждался настоящим. И сейчас меня безгранично радовала мысль, что мне не стукнуло на пару лет больше, и что у меня не увеличена простата. Ведь все, о чем бы я мог думать – это о том, какой морокой было бы выбираться из комнаты четыре или пять раз за ночь, чтобы помочиться. Да уж, добро пожаловать в мой мир.

Глава 25 Дневниковая запись 22

Температура воздуха в коридоре упала на добрых десять градусов. Я уже почти забыл, зачем вообще выходил сюда, когда мочевой пузырь отправил своевременное напоминание. Закончив свои дела, я не захотел возвращаться в парилку. Томми и прохладный воздух взбодрили меня, возможно, не настолько, чтобы отправиться на раннюю пробежку, но вполне достаточно, чтобы совершить обход дома. Я спустился вниз, в относительную безопасность – по крайней мере, я так считал. Тут я звучно выпустил газы, да так, что Генри бы мной гордился.

– Боже, я сдерживал эту прелесть часа два…

– Привет, папа.

Попался, черт побери!

– Привет, Трев, – отозвался я.

Моим первым побуждением было ринуться в атаку и спросить, что он тут делает. Так сказать, предпринять отвлекающий маневр, чтобы замаскировать собственное смущение. Но какой смысл? Запах сам по себе уже был достаточным наказанием. Я поспешно покинул комнату, как и Тревис.

Я подошел к холодильнику и налил себе стакан молока. Мне хотелось покончить со скоропортящимися продуктами прежде, чем они начнут тухнуть.

– Тебе налить? – спросил я Тревиса, прежде чем поставить пакет на место.

Он отрицательно покачал головой, но тут заметил мою секретную заначку «Орео» с ванильной помадкой. Пару минут мы просидели в тишине, наслаждаясь моментом. Холодное молоко с «Орео», отец с сыном – все как в рекламном ролике, не считая темноты и угрозы быть съеденными заживо. Да, Nabisco[79] вряд ли скоро постучатся в нашу дверь. Я откинулся на стуле, испытывая полное желудочное удовлетворение, и сложил руки на животе. Тревис с ужасом взглянул на меня.

– Ты же не собираешься пукнуть еще раз, нет? – спросил он с выражением искренней озабоченности на лице.

Я невольно рассмеялся. Последним, кто застукал меня за подобным преступлением, была моя мама, и случилось это сразу после того, как нам принесли свежий номер «National Geographic». Тогда еще и слыхом не слыхивали об Интернете! И мне было тринадцать лет. Не судите, да не судимы будете.

– Нет, я в порядке, – сказал я, похлопав себя по животу. – Над тем залпом я работал долгое время. Сейчас бы он полностью созрел, но, боюсь, я пробил бы дыру в штанах.

Тревис рассмеялся. Приятно было это видеть.

– Пап.

Я перестал улыбаться. Что-то тяготило его, но я не хотел давить, пусть скажет сам, когда будет готов.

Тревис продолжил: