Золотые яблоки

— Не будем ворошить старое, — сказал он. — И комитет работал здорово, и комсомольцы чудненько поддерживали его. Ладно. Будем создавать на вашем участке комсомольскую организацию. Участок теперь оформился, люди постоянные. Помогать мне будешь актив сколачивать.

— Помогать я не отказываюсь, — сказал Илья и развел руками. — Но что делать?

— Первое собрание, видимо, сумеем провести не раньше чем через две недели. Сейчас надо выяснить, кто из вновь прибывших комсомолец, и всех на учет поставить. Вот и действуй. Главное сейчас — к людям присмотреться. В актив надо выбрать таких, чтобы действительная польза была.

— В своей бригаде я сделаю, — сказал Илья. — Скажи хоть, как ты попал сюда? Меня любопытство разбирает.

— Ты что, маленький? — рассвирепел Иван. — Моего предшественника освободили. Уехал учиться. В партийную школу взяли. А я член комитета. Поневоле пришлось секретарем стать. — Иван задумался, глянув на почерневшие от масла и металла руки. — Все бы ничего — от машины отвыкнуть не могу. Тоска съедает, и зуд во всем теле. Увижу, что газует мимо, вздохну глубоко… Ничего, — тряхнул он головой. — Наладим дела, подберем подходящего парня на это место — и опять за баранку. Ну, как у тебя с работой?

— Что с работой. Под ТЭЦ фундамент заложили. Теперь дело за каменщиками. Нас на днях перекинут на строительство заводоуправления. Опять рыть траншеи. Генку перевели к Перевезенцеву в ученики. Юркий такой парнишка. Помнишь, приезжал, мы вместе работали? После того как показали в кино, и перевели.

— Слышал, — засмеялся Иван. — Он не комсомолец?

— Да нет пока. А парень толковый.

— Как его фамилия? — спросил Иван и, когда Илья сказал, записал в блокнот. — Толковый, говоришь?

Илья кивнул. Они дружески распрощались, причем Иван шлепнул его по спине и сказал с чувством, похожим на зависть:

— Здоровяка ты. А в команду баскетболистов я все равно тебя запишу. Подберем орлов, потом хоть с самими неграми играть не побоимся.

— Будет тебе, — сказал Илья. — Ты прежде порядок в комсомоле наведи.

* * *

После того как Першина побывала у них дома, Василий словно переменился. Он все время находился в радостном возбуждении, мурлыкал себе под нос: «Первый батальон, вперед, в атаку!..» И нет-нет да и поглядывал в зеркало. Потом вдруг объявил, что бросил курить, так как табак очень вреден для здоровья. Генка, хотя и сам покуривал, решение одобрил: «Правильно: папиросы — только деньгам перевод». А когда Генке под руку попала какая-то книжка и он по привычке швырнул ее за шкаф, Василий вытащил и водворил на место — на этажерку. При этом он не сказал ни слова, а только выразительно повел глазами. Он ревниво охранял тот порядок в комнате, какой установила Першина.

Как-то Генка вернулся с работы, и Василий прежде всего спросил:

— Женя ничего не говорила?

Для Генки этот день был полон значительных событий: он осваивал искусство управления экскаватором. Он сам был в не менее радостном возбуждении, и, конечно, до него не сразу дошло, о чем именно спрашивает Василий. Поэтому он беспечно ответил:

— Мало ли о чем она говорит. Трещит, сколько ей захочется. Таков уж человек: когда у него радость, он забывает о других.

— Я доволен, что у тебя все так удачно складывается, — сказал Василий. И ни о чем больше не рискнул спросить Генку. А тот начал было рассказывать о своей работе, но вскоре тоже замолчал, потому что видел: Василий думает о другом.

На следующее утро, проводив Генку на работу, Василий взял этюдник и тоже отправился к автобусу. В поселке строителей его прихватила попутная машина.

Измятый, видавший виды самосвал сначала несся по бетонной дороге, а потом круто свернул, выскочил на пригорок и встал.

— Приехали, товарищ художник, — сказал шофер. — Это самое высокое место — вся стройка видна. Впереди площадка ТЭЦ, правее — будущая сырьевая база… вон там, где экскаватор работает. Вам, собственно, куда?

Василий тяжело вылез из кабины, огляделся. Многое изменилось с весны, когда он впервые был на стройке. Там и тут поднимались недостроенные корпуса, протянулись высокие насыпи дорог. Василий обернулся к шоферу.

— Спасибо, дружище! Отсюда я сам потихоньку добреду. Посмотрю, что делается, и пойду.

Самосвал уехал. Василий закинул этюдник за плечо и потихоньку направился к площадке ТЭЦ.

У арматурной мастерской — простого навеса среди голого поля — он заметил Першину, разговаривающую с грузным человеком в сером плаще. Женя оглянулась, засветилась радостью:

— Васенька, я сейчас освобожусь…

Торопливо договорила что-то собеседнику, с сожалением осмотрела свои забрызганные грязью резиновые сапоги, старенький костюм и решительно направилась к Василию.

— Ну, пойдем. Все же надумал меня рисовать? И как же ты станешь это делать? Что мне — руки в боки, правую ногу чуть вперед, голову запрокинуть? Я всерьез побаиваюсь: вдруг одеревенею, как Гришка Перевезенцев.

— Как-нибудь сладим, — засмеялся Василий. — Ты сейчас была удивительно хороша. Я даже приревновал тебя к этому толстяку.

— К дяде-то Мише! — обрадовалась Першина и поддразнила: — Мы с ним дня друг без друга прожить не можем.