Золотой вулкан

Из писем явствовало также, что француз принадлежал к культурной и, видимо, достаточно состоятельной семье. Письма матери были написаны хорошим слогом. Безусловно, он не был простым рабочим. Каким же образом судьба привела его к такой развязке, к такому жалкому существованию, которое, по всей вероятности, завершится на этой больничной койке?

Прошло несколько дней. Несмотря на предписания доктора Пилкокса и заботливый уход монахинь, Жак Лорье мог лишь бормотать что-то невнятное в ответ на вопросы Бена Реддла. Вернется ли к нему разум и не помутился ли бесповоротно его рассудок после стольких испытаний и приключений, которые находят немало жертв среди искателей золота, — вот что было непонятно.

Когда о возможности такого состоянии больного спросили доктора Пилкокса, тот ответил:

— Следует опасаться, что рассудок нашего пациента получил сильное потрясение. Когда его глаза открываются, я замечаю в них мутный и блуждающий взгляд, который меня пугает.

— Но его физическое состояние, — спросил Самми Ским, — разве оно не улучшается понемногу?

— Пока что нет, — твердо сказал доктор, — и мне кажется, что оно столь же серьезно, как и состояние умственное.

— Но ведь вы спасете этого бедного француза! — твердили и умоляли сестра Марта и сестра Мадлена.

— Постараюсь, постараюсь, — заторопился доктор, — но надежды мало.

И уж если так заговорил такой оптимист, как доктор Пилкокс, то это означало, что он совершенно не верит в выздоровление Жака Лорье.

И все-таки Бен Реддл не хотел отчаиваться. Он был убежден, что со временем больной начнет реагировать на окружающее. И если Жак Лорье не выздоровеет полностью, то по меньшей мере к нему вернется разум, он снова начнет говорить, станет отвечать. Тогда можно будет узнать, где он был, откуда пришел. Будет написано письмо его матери. А если он все-таки умрет, то успеет высказать свою последнюю волю и в утешение получит то, что воля эта непременно будет исполнена. Он будет знать, что у его смертного ложа стоят друзья, почти соотечественники.

Вскоре появились основания думать, что доктор Пилкокс излишне сомневался в эффективности своего лечения. Через два дня больной как будто начал проявлять признаки жизни и реагировать на обстановку, чего так нетерпеливо ждал Бен Реддл. Состояние прострации, в котором пребывал Жак Лорье, казалось, смягчается и уходит. Глаза его теперь более продолжительное время оставались открытыми, взгляд стал более осмысленным. Да, он вопросительно и с удивлением взирал на комнату, на людей вокруг — доктора, Бена Реддла и Самми Скима, на обеих монахинь. Казалось, он спрашивал: где я, кто вы? Но чувствовалось, что он скоро снова уйдет в себя, что это лишь проблеск, последний всплеск уходящей жизни. Несчастный оставался на пороге смерти.

Доктор по-прежнему качал головой как человек, который не может ошибиться. Разум больного вспыхнул накануне полного угасания.

Сестра Марта склонилась у изголовья постели умирающего, и Жак Лорье едва слышным голосом, прерываемым глубокими вздохами, произнес несколько невнятных слов и услышал:

— Вы в больничной палате.

— Где? — удалось переспросить больному, и он попытался приподняться.

Бен Реддл тотчас подхватил его и сказал:

— В Доусоне. Шесть дней назад вас нашли на дороге лежащим без сознания и привезли сюда.

Веки Жака Лорье опустились на несколько минут. Начало разговора как будто сильно утомило его. Доктор влил ему в рот небольшое количество сердечных капель, мертвенно-бледные щеки больного чуть порозовели, и он снова обрел дар речи.

— Кто вы? — спросил он.

— Франко-канадцы, — ответил Самми Ским, — друзья Франции. Доверьтесь нам… Мы спасем вас!

Губы больного сложились в некое подобие улыбки и прошептали «спасибо». Он снова откинулся на подушку, и, по совету доктора, разговор был прекращен. Надо было дать Лорье отдохнуть. У его кровати постоянно находился кто-нибудь, чтобы ответить ему, как только он опять заговорит. Но, видимо, несчастный и сам чувствовал свой близкий конец, так как в глазах его блеснули слезы.

Прошло два дня без ухудшений и без улучшений состояния Жака Лорье. Больной был по-прежнему крайне ослабленным, и опасались, что он больше не будет реагировать ни на что. Тем не менее он снова смог заговорить. Разговор прерывался большими паузами, чтобы сберечь его силы. Лорье пытался отвечать на задаваемые вопросы. Было видно, что ему есть о чем рассказать и что он хочет поведать о многом.

Бен Реддл теперь совсем не покидал его. Он всегда находился рядом, готовый слушать. И вот наконец удалось узнать историю француза из отрывочных фраз Жака Лорье и слов, произносимых им в бреду. Складывалось, однако, впечатление, что о некоторых обстоятельствах тот не решается говорить и у него есть какая-то тайна, раскрыть которую он не хочет, надеясь избежать смерти.

Если не вдаваться в подробности, вырисовывалась следующая картина его жизни.

Жаку Лорье было сорок два года, он был крепкого телосложения, и лишь ужасные невзгоды и лишения превратили его чуть ли не в скелет.