Тут я перебил его и снисходительно объяснил, что военные корабли, а также суда, перевозящие, например, зерно, станут в этом случае очень дорогими и пожароопасными — ведь на борту такого судна для подогрева воды придется непрерывно поддерживать горящий огонь. Уже сейчас приготовление пищи в открытом море справедливо считается настолько опасным, что при малейшем намеке на шторм кухонный огонь, разложенный на подушке из песка, немедленно гасится. Любой моряк знает, что лучше питаться всухомятку, чем разводить на корабле костер.
Веспасиан добавил, что греческие триеры[77] всегда были, есть и будут лучшим оружием для битв на воде, хотя, с другой стороны, торговые суда карфагенян так превосходны, что не нуждаются ни в каких усовершенствованиях.
Проситель выглядел очень удрученным, и Веспасиан распорядился выдать ему довольно приличную сумму денег — при условии, разумеется, что он не станет тратить их на бессмысленные опыты. Подумав, император решил даже, что деньги эти будут выплачены жене изобретателя, которая наверняка сумеет ими распорядиться с большей пользой для себя и мужа.
Что до меня, то я часто рассматривал хитроумные военные машины и думал о талантливых инженерах, которые наверняка без труда создали бы механизм для облегчения жизни сельскохозяйственных рабов. Такая машина помогла бы экономить силы, скажем, при рытье канав, необходимых для осушения заболоченных мест (секреты осушения мы переняли у этрусков). Можно было бы даже использовать обожженный кирпич и выстилать им дно таких канав вместо применяемых сейчас прутьев и грубо обтесанных камней; то есть поступать точно так же, как поступают при строительстве стоков для нечистот, хотя они и отличаются по размерам. Но я отлично понимаю, какие ужасы таят в себе все эти изобретения. Где тогда рабы возьмут масло и хлеб? Государство и так расходует много средств на бесплатную раздачу зерна. И рабам потребуется новая работа, причем достаточно тяжелая, чтобы в головах у них не рождались всякие глупые и опасные идеи. А то, что это случится, я знал наверняка, ибо неплохо изучил историю Рима.
Египетские жрецы уже изобрели все необходимые механизмы. У них есть даже хитроумный железный разбрызгиватель священной воды, который опрыскивает всякого, кто сунет в его щель подходящую монету. Эта штука умеет даже определять, сточена монетка или нет, как бы невероятно ни прозвучали для тебя мои слова. Отвратительное ремесло стачивания золотых и серебряных дисков для получения драгоценной пыли зародилось в Александрии. Ремесло это довольно доходное — ведь речь идет о многих тысячах сточенных монет. Кому тут принадлежит пальма первенства, я не знаю. Евреи обвиняют греков, и наоборот.
Я говорю об этом для того, чтобы ты окончательно убедился: Веспасиан действительно исцелил страждущих. Египетские жрецы наверняка умеют отличать больного от здорового — недаром же они так изобретательны.
Когда после ночных раздумий Веспасиан совершенно уверился в том, что ему предназначено стать императором, я, признаться, с облегчением перевел дух. Было бы ужасно, если бы он, вдохновившись явно отжившими свой век демократическими идеями, принялся перестраивать государство.
Поняв, что этого не произойдет, я наконец осмелился, когда мы были наедине, открыть ему свою тайну. Я рассказал о Клавдии и о тебе — последнем потомке Юлиев по мужской линии. С того самого момента я в душе стал называть тебя Юлием, хотя официально ты получил это имя, когда тебе вручили мужскую тогу и Веспасиан собственноручно прикрепил к ней брошь императора Августа — плечевой знак различия, который в наследство тебе оставила Антония.
Веспасиан сразу мне поверил и даже не очень удивился. Он ведь знал твою мать еще в те времена, когда Калигула, бывало, называл ее своей двоюродной сестрой, желая досадить своему дяде Клавдию.
Чтобы яснее представить себе эти непростые родственные отношения, Веспасиан принялся загибать пальцы.
— Значит, твой сын — внук Клавдия, — сказал он. — Клавдий приходился племянником Тиберию. А женой брата Тиберия была Антония, младшая дочь Октавии, сестры Божественного Августа. Октавия и Божественный Август являлись детьми племянницы Юлия Цезаря. То есть выходит, что трон передавался по женской линии. Отец Нерона был сыном старшей дочери Марка Антония. Его право наследования столь же законно, как и право Клавдия, хотя, ради соблюдения формальности, Клавдий и усыновил Нерона, когда женился на собственной племяннице. Без сомнения, наследственное право твоего сына столь же неоспоримо, как и всех тех людей, что я тут перечислил. Итак, чего же ты хочешь?
— Я хочу, чтобы мой сын стал со временем самым лучшим и самым благородным из всех римских императоров, — ответил я. — И я, Веспасиан, нимало не сомневаюсь, что ты назовешь его своим законным наследником, когда наступит твой смертный час.
Веспасиан долго размышлял, полузакрыв глаза и нахмурившись.
— Сколько лет твоему сыну? — наконец спросил он.
— Нынешней осенью ему исполнится пять, — с гордостью отозвался я.